Двадцать первый: Книга фантазмов - [64]
— А ты не хочешь, чтобы я встал? — спросил он.
— Нет, что вы, — удивленно ответил Кавай и после небольшой паузы осмелился спросить призрака, — а кто был тот человек, с которым вы разговаривали? Мне он показался знакомым.
— Да один одержимый, — ответил старик. — Записывает все, что выбито на камнях. А ты кто такой будешь, парень?
— Кавай. Меня зовут Климент Кавай, — сказал профессор.
— А, ты не из наших. Это стружская фамилия, — сказал старик.
— Все мы из наших, — уклончиво ответил Кавай.
— Ишь ты, умник какой нашелся! Что значит — все из наших? Мы, живущие в верхней части города, считаем, что отличаемся от жителей нижнего города, а не то, что от вас. Ты знаешь, что тот, кто к нам идет, должен у Нижних ворот сапоги обуть, и то мы не всех к себе пускаем в Верхний город…
— Простите, господин, а вы кто? — спросил Кавай.
— Андроник Пармак, парень! — с гордостью заявил старик.
— Пармак?! — Так это в вашем доме нашли мраморную плиту, на которой написано…
— Да, ΚΑΙΠΙΩΝ ΔΡΥΑΝΤΟΣ ΤΗ ΠΑΤΡΙΔΙ… (Капион Дриянтов — родине), — сказал старик на хорошем греческом. — А вот, только что он самый и прошел…
— Кто? — спросил Кавай, уже готовый к любому ответу.
— Он самый, — сказал Андроник Пармак, с усилием встал и показал на место, где сидел. — Капион Дриянтов. Вот тут его имя. Не понравилось ему, что я на его имени сижу.
Профессор Кавай посмотрел на кусок мрамора, на котором только что сидел Пармак, и вытаращил глаза, потому что это была та самая стела, которую он так давно искал.
— Значит, эта стела лежит здесь. А я столько сил потратил, отыскивая ее в Охриде, — сказал он Пармаку. — У Нушича написано, что камень находится у вас в доме. Но его и там не было…
— Я принес его сюда, когда простился с тем светом и пошел по переходу на другую сторону, чтобы было, где посидеть, — сказал Пармак, испытующе глядя на Кавая. — Теперь я иду оттуда, сейчас посижу тут и вернусь обратно…
— Вот оно что… — сказал Кавай, довольный, что наконец-то нашел один из нескольких знаменитых охридских камней.
— И тот парень, который тут был совсем недавно… Поговорил со мной немного, потом попросил встать, чтобы переписать текст. Да ведь и ты его видел, не так ли?
— Да, видел.
— Сам он из Белграда, а говорит, что его предки отсюда. Имя у него красивое, старинное. Его зовут Алкивиад…
— Нушич! — выпалил Кавай.
— Вот, вот, он самый и есть, — подтвердил Андроник Пармак. — И знаешь, такой шутник. Если бы меня не рассмешил, я бы ни за что не встал с места. Он смехом меня поднял.
— Ну, да! — крикнул Кавай, стукнув себя по лбу. — Как это я его не узнал! Это же был Бранислав Нушич.
— Ну, ну, парень! — сказал Пармак, удивленный столь бурным проявлением чувств профессора. — Ты все-таки потише! Подумаешь, увидел какого-то писаку-голодранца. Это же не патриарх и не владыка Охридский, прости, Господи…
80
Словно из мощного громкоговорителя, через балконную дверь донеслись отзвуки взрывов, чтобы после короткой паузы повториться вновь, на этот раз еще громче. Видно, грохотало где-то по соседству. Деян Коев, обедавший вместе с женой, молча ел. Вдруг он нервно бросил вилку на тарелку и, бранясь, вышел на балкон, чтобы посмотреть, что происходит. Вдали пролетели два истребителя, пуская ракеты в сторону близлежащих гор на северо-востоке.
Деяна Коева ужасно бесило такое положение вещей. В него, как когда-то в свое увольнение с работы, он просто не мог поверить. Деян был воспитан в понятиях ушедшего времени и принадлежал к поколению, которое с младых ногтей росло с убеждением, что живет в безопасной стране и что так будет вечно. Теперь над той же самой землей, только с порушенными ценностями и с сильно изменившейся, почти поставленной с ног на голову общественной жизнью, летали истребители. Шла межнациональная война. «А народ совсем запутался, не знает, что делать…, — сетовал Деян Коев, глядя на взрывы. — Военные операции по защите страны для нас будто кино по телевизору, а хочешь, прямо с балкона на них смотри… Что мы за народ такой? — спрашивал он себя, — одни, как мой сын, сбежали, другие взялись за оружие, третьих охватил гнев и желание отомстить, а большинство смотрит на все, как на развлечение…»
81
Нью-Йорк с каждым часом все больше наполнялся национальными звездно-полосатыми флагами. В СМИ появились призывы к населению посетить раненый город, чтобы выразить ему поддержку. Нельзя было позволить страху уничтожить экономику города, чья душа и так тяжело пострадала в результате террористических нападений. Это паломничество должно было начинаться с осмотра места трагедии, которое стали называть «нулевой отметкой», видимо, для того, чтобы не называть его пепелищем — дотоле не виданной, ужасно пахнущей и все еще дымящейся груды строительного мусора и заживо сгоревших людей.
Хью Эльсинор вошел в здание аэропорта, катя за собой небольшой кожаный чемодан на колесиках. На его лице была маска замкнутости, которую он надевал, появляясь на людях в своей морской форме. Он оглядел помещение и констатировал, что несмотря на призыв к населению, пассажиров стало намного меньше. Хью посчитал своим патриотическим долгом отозваться на этот призыв, и вот теперь он был в аэропорту, взяв неоплачиваемый отгул на работе, где о случившемся говорили осторожно, понизив голос. И средства массовой информации больше вещали о других трех самолетах, чем о том, который врезался в Пентагон. Военный центр самой могущественной страны стал целью дерзкого теракта, и это создавало атмосферу общей тревожности. Рабочее место Хью было повреждено в результате нападения. Ему хотелось поговорить об этом, но у всех были свои проблемы и собственные истории, связанные с кем-либо из погибших.
Россия, начало 2000-х. Расследования популярного московского журналиста Николая Селиванова вызвали гнев в Кремле, и главный редактор отправляет его, «пока не уляжется пыль», в глухую провинцию — написать о городе под названием Красноленинск, загибающемся после сворачивании работ на градообразующем предприятии, которое все называют просто «комбинат». Николай отправляется в путь без всякого энтузиазма, полагая, что это будет скучнейшая командировка в его жизни. Он еще не знает, какой ужас его ожидает… Этот роман — все, что вы хотели знать о России, но боялись услышать.
«Шиза. История одной клички» — дебют в качестве прозаика поэта Юлии Нифонтовой. Героиня повести — студентка художественного училища Янка обнаруживает в себе грозный мистический дар. Это знание, отягощённое неразделённой любовью, выбрасывает её за грань реальности. Янка переживает разнообразные жизненные перипетии и оказывается перед проблемой нравственного выбора.
Новый роман Олега Ермакова, лауреата двух главных российских литературных премий — «Ясная Поляна» и «Большая книга» — не является прямым продолжением его культовой «Радуги и Вереска». Но можно сказать, что он вытекает из предыдущей книги, вбирая в свой мощный сюжетный поток и нескольких прежних героев, и новых удивительных людей глубинной России: вышивальщицу, фермера, смотрителя старинной усадьбы Птицелова и его друзей, почитателей Велимира Хлебникова, искателей «Сундука с серебряной горошиной». История Птицелова — его французский вояж — увлекательная повесть в романе.
Великолепный первый роман молодого музыканта Гаэля Фая попал в номинации едва ли не всех престижных французских премий, включая финал Гонкуровской, и получил сразу четыре награды, в том числе Гонкуровскую премию лицеистов. В духе фильмов Эмира Кустурицы книга рассказывает об утраченной стране детства, утонувшей в военном безумии. У десятилетнего героя «Маленькой страны», как и у самого Гаэля Фая, отец — француз, а мать — беженка из Руанды. Они живут в Бурунди, в благополучном столичном квартале, мальчик учится во французской школе, много читает и весело проводит время с друзьями на улице.
Группа ученых в засекреченном лагере в джунглях проводит опыты по воздействию на людей ядовитых газов, а в свободное время занимается рыбалкой. В ученых не осталось ничего человеческого. Химическую войну они представляют как полезное средство для снятия демографического давления, а рыбалка интересует их больше, чем жизни людей.
«Гость», составленный из лучшей путевой прозы Александра Гениса, продолжает библиотеку его эссеистики. Как и предыдущие тома этой серии («Камасутра книжника», «Обратный адрес», «Картинки с выставки»), сборник отличают достоинства, свойственные всем эссе Гениса: привкус непредсказуемости, прихотливости или, что то же самое, свободы. «В каждой части света я ищу то, чего мне не хватает. На Востоке – бога или то, что там его заменяет. В Японии – красоту, в Китае – мудрость, в Индии – слонов, в Израиле – всё сразу.
Это история о том, как в ремесленнике и подмастерье рождается Мастер и Художник. Как высокий и прекрасный Дар высвобождается из пут повседневности. Как сквозь пошлость проступают искусство и красота — в мире, где «слишком мало мечтают и слишком часто случаются всякие непотребства». Это история странствий, становящихся паломничеством, в процессе которого герой с легкостью перемещается из Европы середины XIX века — в античные Афины, в средневековый Багдад, даже на Луну. История рождения шедевров, когда мучительность и трагизм, чудодейственность и грандиозность — всегда рядом.
«Водная пирамида» — роман автобиографический, бытовой, одновременно — роман философский и исторический, открывающий широкую картину балканской жизни. Центральный герой романа, Отец — беженец, эмигрант, который ищет пристанище для себя и своей семьи. По-балкански неспешно автор расплетает перед читателем «запутанные и частенько оборванные нити судеб» в поисках выхода из «балканского лабиринта».