Двадцать первый: Книга фантазмов - [40]
— Нет, Абдул Керим-баба… — сказал Кавай, все еще не уверенный, кто этот старик, отец Рефета или кто-то другой.
— Чудо, сын мой, это сверхъестественная сила, которая есть только у людей Божьих. Эвлия с одного взгляда понимал не только, что у тебя в душе, но и видел всю твою жизнь. У него был дар, данный ему от Бога, который он использовал, чтобы помогать людям.
В тот момент вошел Рефет и улыбнулся.
— Ага, — сказал он, — я вижу, вы с отцом познакомились. Чай готов. Отец, — громко сказал он шейху, — это большой человек. Профессор из Скопье…
— Ашколсун[61], — сказал Абдул Керим-баба со старческой сердечностью и закивал. — Хорошо, коли так.
— …мы вместе ходили в школу и вместе гоняли в футбол, — добавил Рефет.
— Ах, — сказал с усталой улыбкой старик, — какой мужчина не гонял в футбол? И мой отец очень любил футбол. Это у нас наследственное. В мое время были легендарные Бобек и Митич.
— И Чайковский. Знаменитая футбольная тройка, — добавил Кавай.
— Был такой? — спросил старик неожиданно высоким фальцетом.
— Был, папа, был… — сказал Рефет.
— А что же привело тебя в Охрид, сынок? — сменил тему разговора старый шейх. — У тебя горят глаза — я знаю, что у тебя в голове…
Климент Кавай удивленно посмотрел на старика и не успел ответить, как тот продолжил:
— Намерение твое благородно, но жар твой излишен — успокой свою душу, и тебя ждет успех в твоем предприятии. Я вижу, что ты страдаешь. Уж не потерял ли ты недавно близкого человека?
— Да, мою жену, — едва выговорил Кавай.
— Упокой, Господи, ее душу, — сказал старик, разведя руки. Только тогда Кавай увидел четки, такие же, как те, которые он видел в тюрбе, старый дервиш держал их, зажав в ладони, а теперь выпустил и начал перебирать.
— Он молится о твоей жене, брат, — сказал Рефет.
— Вы правы, Абдул Керим-баба, я потерял покой. Меня душит и личное, и общее несчастье. Я приехал сюда в поисках Знака, — проговорил Кавай. — Я ищу одну старинную надпись, которая обещает счастье для жителей Охрида.
— Так, так… — кивая головой, живо одобрял старик.
— …я начал верить, что время, когда к нам идет только зло, кончается, и что скоро надо будет искать знаки прихода другого, лучшего времени… — добавил Кавай.
Старый шейх посмотрел на сына, а потом снова на гостя.
— Я всегда верил в это, — сказал Абдул Керим-баба. — Мы знаем, что ничего плохого с Охридом не случится. И это знание мы передаем из поколения в поколение…
— Как так? — спросил удивленный профессор Кавай.
В этот момент в комнату вошла девушка, державшая в руках большой поднос со стаканами из тонкого стекла на глубоких блюдечках — от напитка янтарного цвета шел пар. Девушка тихо поздоровалась и поставила поднос на столик перед присутствующими. Она взяла стакан и подала его старому шейху, после этого предложила чай и остальным:
— Büyrum[62], — скромно сказала девушка.
— Это моя дочь Дениз, — прервал разговор Рефет.
— Я рад, — сказал гость. — Дениз, как мне кажется, ровесница моей дочери Майи.
— Но сейчас она далеко от тебя, — внезапно сказал шейх — не с вопросительной, а с утвердительной интонацией.
— Да, — подтвердил Климент Кавай, снова удивленный проницательностью старика, — наверное, это у меня на лице написано?
— Нет, — сказал старик, — это я прочитал у тебя в душе.
— Teşekkür yavurum[63], — ласково сказал дочери Рефет, а Дениз кивнула, улыбнулась присутствующим и тихо вышла за дверь.
47
Вид из башен был фантастический. Майя смотрела на две реки, окаймлявшие Манхэттен. Ее глубоко потрясли величественные воды Атлантики, уходившие в бесконечность. Дуглас, показывая некоторые районы рядом с Гудзоном, заметил, что он жил здесь, пока был в Нью-Йорке.
— Один? — с хитрецой спросила Майя.
— О, нет, — ответил он благодушно. — Разве быть одному не скучно?
Улыбнувшись первой части предложения, Майя сделала вид, что не расслышала его вопроса. Она прошла к другому краю здания и стала смотреть на Гарлем и огромный зеленый квадрат Центрального парка, украшенного прудами, отражавшими сентябрьское солнце. Перед Майей открылось впечатляющее зрелище геометрически правильной сети улиц Манхэттена, а вот и Бродвей — как будто рука некоего великого градостроителя вдруг прочертила длинную косую черту, чтобы нарушить скучную предсказуемость прямоугольника. В какой-то момент она почувствовала присутствие Дугласа где-то позади себя, повернулась и увидела, что его взгляд остановился на ее профиле.
— У вас красивое лицо, Майя Кавай, — сказал он ей со спокойной и искренней интонацией. — А что, у всех женщин в вашей стране такая гармония в лице и манере держаться?
Она ничего не ответила… Дуглас казался ей красивым и, что более важно, вежливым, а еще добрым. «Может быть, это как раз тот человек, который мне сейчас нужен», — сказала себе Майя, и у нее на губах появилась легкая улыбка.
Он медленно подошел к ней. Майя отметила, что у него на лице были едва заметные оспинки. Поцелуй был на вкус, как бальзам.
Ночью в его гостиничном номере в западной части города недалеко от Гудзона, которого тем не менее из окна не было видно, она пыталась исцелиться с помощью Дугласа…
48
Гордан смотрел на свое усталое лицо в стекле вагона. За ним были отражения двух его спутников. Кирилл дремал. Женщина в очках, сползших на нос, равномерно покачиваясь в убаюкивающем ритме поезда, читала книгу, на обложке которой красивым шрифтом было написано «Мадам Бовари». Не отрывая взгляда от стекла и непроглядной ночи, Гордан увидел отражение человека в длинном пальто, шляпе, темно-сером костюме и синем галстуке, закрепленном булавкой с жемчужной головкой, похожей на рыбий глаз, который шел, неся в одной руке маленький чемоданчик. У человека были черные проницательные глаза, длинный нос и подкрученные кверху усы. Он беглым взором окинул пассажиров, коснулся свободной рукой шляпы в знак приветствия и пошел дальше, к тамбуру и переходу в другой вагон. Учительница на миг призадумалась.
В карьере сотрудника крупной московской ИТ-компании Алексея происходит неожиданный поворот, когда он получает предложение присоединиться к группе специалистов, называющих себя членами тайной организации, использующей мощь современных технологий для того, чтобы управлять судьбами мира. Ему предстоит разобраться, что связывает успешного российского бизнесмена с темными культами, возникшими в средневековом Тибете.
Крым, подзабытые девяностые – время взлетов и падений, шансов и неудач… Аромат соевого мяса на сковородке, драные кроссовки, спортивные костюмы, сигареты «More» и ликер «Amaretto», наркотики, рэкет, мафиозные разборки, будни крымской милиции, аферисты всех мастей и «хомо советикус» во всех его вариантах… Дима Цыпердюк, он же Цыпа, бросает лоток на базаре и подается в журналисты. С первого дня оказавшись в яростном водовороте событий, Цыпа проявляет изобретательность, достойную великого комбинатора.
Перед вами ироничные и автобиографичные эссе о жизни женщины в период, когда мудрость приходит на место молодости, от талантливого режиссера и писателя Норы Эфрон. Эта книга — откровенный, веселый взгляд на женщину, которая становится старше и сталкивается с новыми сложностями. Например, изменившимися отношениями между ней и уже почти самостоятельными детьми, выбором одежды, скрывающей недостатки, или невозможностью отыскать в продаже лакомство «как двадцать лет назад». Книга полна мудрости, заставляет смеяться вслух и понравится всем женщинам, вне зависимости от возраста.
Италия на рубеже XV–XVI веков. Эпоха Возрождения. Судьба великого флорентийского живописца, скульптора и ученого Леонардо да Винчи была не менее невероятна и загадочна, чем сами произведения и проекты, которые он завещал человечеству. В книге Дмитрия Мережковского делается попытка ответить на некоторые вопросы, связанные с личностью Леонардо. Какую власть над душой художника имела Джоконда? Почему великий Микеланджело так сильно ненавидел автора «Тайной вечери»? Правда ли, что Леонардо был еретиком и безбожником, который посредством математики и черной магии сумел проникнуть в самые сокровенные тайны природы? Целая вереница колоритных исторических персонажей появляется на страницах романа: яростный проповедник Савонарола и распутный римский папа Александр Борджа, мудрый и безжалостный политик Никколо Макиавелли и блистательный французский король Франциск I.
Юсиф Самедоглу — известный азербайджанский прозаик и кинодраматург, автор нескольких сборников новелл и романа «День казни», получившего широкий резонанс не только в республиканской, но и во всесоюзной прессе. Во всех своих произведениях писатель неизменно разрабатывает сложные социально-философские проблемы, не обходя острых углов, показывает внутренний мир человека, такой огромный, сложный и противоречивый. Рассказ из журнала «Огонёк» № 7 1987.
Том Роуз – не слишком удачливый руководитель крошечного провинциального театра и преданный отец-одиночка. Много лет назад жена оставила Тома с маленькой дочерью Ханной, у которой обнаружили тяжелую болезнь сердца. Девочка постоянно находится на грани между жизнью и смертью. И теперь каждый год в день рождения Ханны Том и его труппа устраивают для нее специальный спектакль. Том хочет сделать для дочери каждый момент волшебным. Эти дни чудес, как он их называет, внушают больному ребенку веру в чудо и надежду на выздоровление. Ханне скоро исполнится шестнадцать, и гиперопека отца начинает тяготить ее, девушке хочется расправить крылья, а тут еще и театр находится под угрозой закрытия.
Это история о том, как в ремесленнике и подмастерье рождается Мастер и Художник. Как высокий и прекрасный Дар высвобождается из пут повседневности. Как сквозь пошлость проступают искусство и красота — в мире, где «слишком мало мечтают и слишком часто случаются всякие непотребства». Это история странствий, становящихся паломничеством, в процессе которого герой с легкостью перемещается из Европы середины XIX века — в античные Афины, в средневековый Багдад, даже на Луну. История рождения шедевров, когда мучительность и трагизм, чудодейственность и грандиозность — всегда рядом.
«Водная пирамида» — роман автобиографический, бытовой, одновременно — роман философский и исторический, открывающий широкую картину балканской жизни. Центральный герой романа, Отец — беженец, эмигрант, который ищет пристанище для себя и своей семьи. По-балкански неспешно автор расплетает перед читателем «запутанные и частенько оборванные нити судеб» в поисках выхода из «балканского лабиринта».