Двадцать первый: Книга фантазмов - [39]
— Χαίρω πολύ κύριε Ζορμπά[53], — ответил поэт на безупречном греческом. — Με λένε Μιλαντίνοβ. Κώνσταντιν Μιλαντίνοβ[54].
— Вы так хорошо говорите по-гречески! Видно, что вы человек ученый. Я был знаком с одним писателем, таким же, как вы, мечтателем, — сказал необычный человек и громко рассмеялся случайной рифме. — Видите, и я поэт, только об этом еще никто не знает.
Затем он снова посерьезнел. Музыка перестала играть. Зорба вытащил портсигар и предложил Миладинову сигарету.
— Я вижу, ты куришь, — сказал Зорба и продолжил прерванную историю о своем друге. — Тот человек, мой друг, хотел написать роман про меня. Похож я на персонажа из романа? — насмешливо приподнял он брови.
— А что вы делаете в Скопье?
— В принципе, ничего особенного, — сказал Зорба и добавил: — У меня есть маленькая шахта недалеко от Скопье, в месте под названием Баняни. Я всю жизнь занимался горным делом и в Греции тоже работал на шахте. Ищу место, годное для нормальной жизни, как и все остальные люди. Но найти его, скажу тебе, непросто…
— Ваш родной край далеко…
— Ох, далеко, — согласился, горестно вздохнув, Зорба.
— Здесь для вас по-прежнему чужбина… — добавил певец ностальгии.
— А скажи мне, приятель, где родина птицы — место, из которого она прилетела, или место, куда она летит?
— Что?
— Как говорится: Τοπεπρωμένων φυγείν αδύνατον[55]. Так нам на роду написано. Быть перелетными птицами. Уезжать и возвращаться. Иногда и оставаться где-нибудь. Вот так и я — чайка, прилетевшая в Скопье с южных морей.
— Я думаю, — заметил Миладинов, — вам хочется вернуться домой. Вас терзает тоска.
Музыка тихо зазвучала снова.
— Есть тут один секрет… — сказал Зорба.
— Секрет? — с любопытством переспросил поэт и, облокотившись на столик, придвинулся поближе к новому знакомому.
— Я открою его тебе, если хочешь. Ты танцуешь, приятель? Все дело в том, чтобы суметь тоску превратить в дерт[56]. Так это называется у нас в Греции.
— Так это называется и здесь, и в Турции…
— Знаю, дорогой, знаю! У нас у всех, в этих краях, в крови одно и то же: дерт, — в возбуждении говорил Зорба. — А ты знаешь, в чем хитрость? Хитрость в том, чтобы разбудить сердце. Горе обратить в радость. Вот почему я танцую. И пляшу, пляшу, пляшу. Εεεεπ — φανταστικά. Танцую ζεϊμπέκικο[57]. Φανταστικά. Я отдаюсь ритму. Ω, πόσο φανταστικά и я лечу. Я возвращаюсь домой. Обычно ночью. Лечу над вершиной Олимпа, над родной Пиерией, над Акрополем и Сунионом, смотрю, как засыпают Афины, делаю круг над Пелопоннесом, лечу над эгейскими архипелагами и прилетаю на Крит, чтобы посмотреть на восход солнца. Чтоб ты знал, на Крите самые красивые в мире восходы. Солнце выныривает прямо из моря. Добро пожаловать, Солнышко! — приветствую я его. А потом снова лечу. Лечу, как Дедал. Не падаю в море. А бывает и такое. К сожалению, некоторые, как Икары. У них тает воск на крыльях, и они падают — в боль и печаль, и тонут в них. Я — нет. Я начинаю танцевать в моих любимых трактирах в Скопье, здесь, в «Океане», в «Подвале Цекича» и в «Янче хане», а продолжаю танцевать на песчаном пляже моей Пиерии и там, на острове Крит. Пью τσικουδιά[58]. Забываю обо всем. Οοοχ! Расстояния исчезают. Мир становится дружелюбным. Душа полна! Τι ωραία, τόσο φανταστικά[59]. Попробуй как-нибудь, приятель, ты увидишь, что это работает. Все становится возможным, только если ты хочешь этого.
— Красиво говорите — прямо как настоящий персонаж из романа, — с интересом слушал Миладинов владельца банянской шахты.
Музыканты снова заиграли одну из его любимых песен. Зорба вздрогнул и посмотрел на них, но потом перевел взгляд на собеседника.
— Может быть, мой приятель и вправду обо мне написал?! — он громко и хрипло рассмеялся. — И я сейчас живу в какой-нибудь его книге?.. Ну, да ладно. Пойду, потанцую… Такими разговорами только душу травить… Надеюсь, что вечером я опять полечу!
Зорба еще раз стукнул кулаком по столу, встал и покачнулся, сначала показалось, что он вот-вот упадет, но потом стало ясно, что это лишь часть подготовки к танцу, блаженно улыбаясь, он начал медленно кружиться, закрыв глаза.
46
Войдя в небольшую прихожую дома Рефета, Климент Кавай снял туфли и, следуя примеру друга, поставил их на полку прямо у входной двери. В доме царила чистота. Под ногами в носках чувствовалась мягкость дорожки, по которой он прошел в комнату, устланную персидским ковром, с большим диваном, на который Рефет и пригласил его сесть.
— Сейчас принесу чай, — сказал любезный хозяин и исчез за дверью. В этот момент медленно и со скрипом открылась другая дверь, и оттуда показалась голова старика с водянистыми глазами, с любопытством смотревшими на гостя.
— Добрый вечер! — Климент Кавай, несколько удивленный, привстал с дивана.
Старик кивнул, вошел в комнату, тщательно закрыл за собой дверь и протянул гостю руку.
— Добрый вечер, сынок. Я Абдул Керим-баба, наследник наследника светлого эвлии[60] Хаджи Мехмета Хайяти. А ты знаешь, кто такой Хайяти?
— Оплот охридского тариката, — сказал Климент, — и святой человек…
— Правильно, сынок. Святой человек. О его чудесах до сих пор рассказывают в Охриде… Ты представляешь себе, что такое чудо?
Перед вами ироничные и автобиографичные эссе о жизни женщины в период, когда мудрость приходит на место молодости, от талантливого режиссера и писателя Норы Эфрон. Эта книга — откровенный, веселый взгляд на женщину, которая становится старше и сталкивается с новыми сложностями. Например, изменившимися отношениями между ней и уже почти самостоятельными детьми, выбором одежды, скрывающей недостатки, или невозможностью отыскать в продаже лакомство «как двадцать лет назад». Книга полна мудрости, заставляет смеяться вслух и понравится всем женщинам, вне зависимости от возраста.
Италия на рубеже XV–XVI веков. Эпоха Возрождения. Судьба великого флорентийского живописца, скульптора и ученого Леонардо да Винчи была не менее невероятна и загадочна, чем сами произведения и проекты, которые он завещал человечеству. В книге Дмитрия Мережковского делается попытка ответить на некоторые вопросы, связанные с личностью Леонардо. Какую власть над душой художника имела Джоконда? Почему великий Микеланджело так сильно ненавидел автора «Тайной вечери»? Правда ли, что Леонардо был еретиком и безбожником, который посредством математики и черной магии сумел проникнуть в самые сокровенные тайны природы? Целая вереница колоритных исторических персонажей появляется на страницах романа: яростный проповедник Савонарола и распутный римский папа Александр Борджа, мудрый и безжалостный политик Никколо Макиавелли и блистательный французский король Франциск I.
Юсиф Самедоглу — известный азербайджанский прозаик и кинодраматург, автор нескольких сборников новелл и романа «День казни», получившего широкий резонанс не только в республиканской, но и во всесоюзной прессе. Во всех своих произведениях писатель неизменно разрабатывает сложные социально-философские проблемы, не обходя острых углов, показывает внутренний мир человека, такой огромный, сложный и противоречивый. Рассказ из журнала «Огонёк» № 7 1987.
Том Роуз – не слишком удачливый руководитель крошечного провинциального театра и преданный отец-одиночка. Много лет назад жена оставила Тома с маленькой дочерью Ханной, у которой обнаружили тяжелую болезнь сердца. Девочка постоянно находится на грани между жизнью и смертью. И теперь каждый год в день рождения Ханны Том и его труппа устраивают для нее специальный спектакль. Том хочет сделать для дочери каждый момент волшебным. Эти дни чудес, как он их называет, внушают больному ребенку веру в чудо и надежду на выздоровление. Ханне скоро исполнится шестнадцать, и гиперопека отца начинает тяготить ее, девушке хочется расправить крылья, а тут еще и театр находится под угрозой закрытия.
Жизнь в театре и после него — в заметках, притчах и стихах. С юмором и без оного, с лирикой и почти физикой, но без всякого сожаления!
Роман повествует о молодом капитане космического корабля, посланного в глубинные просторы космоса с одной единственной целью — установить местоположение пропавшего адмирала космического флота Межгалактического Альянса людей — организации межпланетарного масштаба, объединяющей под своим знаменем всех представителей человеческой расы в космосе. Действие разворачивается в далеком будущем — 2509 земной календарный год.
Это история о том, как в ремесленнике и подмастерье рождается Мастер и Художник. Как высокий и прекрасный Дар высвобождается из пут повседневности. Как сквозь пошлость проступают искусство и красота — в мире, где «слишком мало мечтают и слишком часто случаются всякие непотребства». Это история странствий, становящихся паломничеством, в процессе которого герой с легкостью перемещается из Европы середины XIX века — в античные Афины, в средневековый Багдад, даже на Луну. История рождения шедевров, когда мучительность и трагизм, чудодейственность и грандиозность — всегда рядом.
«Водная пирамида» — роман автобиографический, бытовой, одновременно — роман философский и исторический, открывающий широкую картину балканской жизни. Центральный герой романа, Отец — беженец, эмигрант, который ищет пристанище для себя и своей семьи. По-балкански неспешно автор расплетает перед читателем «запутанные и частенько оборванные нити судеб» в поисках выхода из «балканского лабиринта».