Двадцать минут на Манхэттене - [24]
Способность людей видеть светлую строну неадекватных обстоятельств имеет свои пределы. Живя в Виллидж, мы наслаждаемся доступом ко всему набору городских удовольствий и осознаем, что мы – в центре того, что является, по многим признакам, воплощением идеального городского окружения. Наше привязанное к регулируемой квартплате состояние приемлемо потому, что оно маркирует собой не просто невозможность переезда в другое место, а невозможность переезда в место, которое (даже если бы мы его искали) оказалось бы лучше. В трущобах долгое пребывание кажется не преимуществом, а наказанием. Мы восхищаемся цепкой взаимовыручкой в подобных местах и романтизируем замешанные на отчаянии формы товарищества, – но они в корне отличаются от наших. Несмотря на все наши трудности, в целом мы в Виллидж воспринимаем свое окружение как принципиально положительное, а свою общественную деятельность – как путь совершенству. В трущобах совершенства можно достигнуть, только выбравшись из них.
Система взимания квартирной платы далеко ушла от идеи гражданственности и гражданства, добровольно взятых обязанностей. Наш домовладелец, подобно многим в городе, включая крупнейших, не несет никакой реальной ответственности за то, как его недвижимость вписывается в городской ансамбль. Его лишь недавно стало беспокоить, что наш дом – самый обветшалый в прекрасном блоке домов: эта мысль пришла ему в голову вместе с импульсом сделать ремонт и поднять квартплату или вместе с опасениями нарваться на санкции со стороны Департамента строительства. И точно так же, хотя поддержание тротуара перед входной дверью в городе, где тротуары по закону могут являться частными, а не общественными, вменено в обязанности домовладельцу, деревья, которые осеняют этот тротуар, оставляют его совершенно равнодушным. Передача гражданской ответственности за деревья и тротуары в руки владельцев близстоящих зданий приводит к смехотворному отсутствию зеленых насаждений даже на самых процветающих городских артериях. У меня желчь разливается, когда я прохожу по лишенным тени тротуарам мимо корпоративных небоскребов Мидтауна, потому что даже владельцы этих сооружений, стоимостью в миллиарды долларов каждое, так же равнодушны к общественным нуждам, как мой домохозяин. Какой контраст с такими уютными городами, как Париж или Ханой (на который в данном отношении оказали благотворное влияние колонизаторы). Отсутствие деревьев в Мидтауне объясняется теми же причинами, что и потрескавшиеся тротуары в Бушуике:[40] домовладельцы не вкладывают ни цента, а городские власти не считают нужным их заставлять.
Карл, наш бывший сосед с контролируемой квартплатой, был во многих отношениях показательным примером, но также, подобно нашему домохозяину (и нам самим) – порождением системы. Годами мы мало что слышали из его квартиры, разве что прыжки кота в холле поздними вечерами. О том, что это кот, мы догадались чисто умозрительно: несмотря на то что мы неоднократно слышали, как он носится туда-сюда на своих маленьких лапах, и порою видели в мусоре банку кошачьих консервов, он никогда не попадался нам на глаза и, сколько я могу припомнить, мы ни разу не слышали ни единого мяуканья. То, что происходило за закрытыми дверями, оставалось в принципе недоступным нашему взору. Конечно, нам случалось бросать мимолетные взгляды, если наши входные двери открывались одновременно. Эти беглые обзоры часто поражали. Мягко говоря, Карл был клиническим барахольщиком. Разнообразный хлам начинался прямо от прихожей, старые газеты громоздились небоскребами до потолка – словом, полный беспорядок.
Я знал, что еще пара людей обладает подобными странностями. Честно говоря, такие люди меня пугают. С другой стороны, мое чувство толерантности говорит мне, что у себя дома каждый волен вести себя как ему вздумается. Пока это не начинает касаться меня. Оставляя в стороне мое беспокойство относительно состояния Карлова ума (если он находится в таком же беспорядке – не значит ли это, что сам Карл обернется маньяком с топором?), меня тревожило, что эти залежи мусора могут оказаться эпицентром и питательной почвой для проникновения вездесущих нью-йоркских тараканов. А больше всего меня беспокоило то, что наш сосед отказывался ограничить весь этот хлам своей квартирой. Годами весь этот сор норовил вывалиться в наш холл, в виде стопок бумаг и сломанной мебели, накапливающейся в конце коридора.
Мы перебрали разные средства, чтобы усмирить его наклонности. Я часто сгребал его хлам и складывал перед его дверью. Порою я выносил его на улицу. Я писал объявления, адресованные всем жильцам «Аннабель Ли», в которых растолковывал, как это небезопасно и не по-соседски загромождать холлы и как это раздражает нас, жильцов последнего этажа, вынужденных обходить все это. Совершенно никакого результата. Лишь когда домовладелец предупредил о предстоящей пожарной инспекции и пригрозил внушительными штрафами, это помогло. Эффект оказался незамедлительным, но краткосрочным, и скоро хлам начал снова пробираться в холлы.
