Двадцать лет в батискафе - [4]

Я поговорил об этом с Тайе, и он приказал найти один из этих знаменитых костюмов на складах Группы подводных исследований. Требовался, разумеется, самый большой размер, так как росту во мне 1 метр 87 сантиметров. Я примерил свое новое одеяние. Оно было не слишком удобным, а главное — все же тесноватым. Сойдет, решил я, особенно если не нагибаться. Благоразумно поставив «Эли Монье» на якорь близ мыса Камара, где глубина не превышала 20 метров, а дно было песчаным, мы бросили за борт длинный трос с грузом, и вот под руковод­ством Тайе, следовавшего за мной по пятам, я погрузился в воду и двинулся вдоль этого троса. Не забывая следить за дыханием и барабанными перепонками, я всматривался в окружавший меня мир; повсюду шныряли, не обращая на нас внимания, мелкие рыбешки, внизу мерцал беловатый песок. Вернулся я исполненный энтузиазма и с тех пор регулярно совершал подводные прогулки. Костюм сковывал движения, буквально парализуя меня, а главное — пропускал воду. Снимая его, я об­наруживал, что промок до нитки, словно вылез из ванны. На­прашивался вывод: раз соприкосновение с морской водой не отражается на моем здоровье, стоит ли утруждать себя такими предосторожностями? И однажды я оделся так же, как все ос­тальные мои товарищи. Это было настоящее откровение! Ничто не стесняло моих движений, я совершенно свободно перемещался в чуждом мне мире — с такой же легкостью, как его закон­ные обитатели.

С этого времени командование кораблем превратилось для меня в истинное наслаждение: мы испытывали все новые аппа­раты на самых различных глубинах. Нам случалось спускаться вдоль отвесных подводных утесов к колониям горгонарий, чрезвычайно ярких и красочных; случалось доставать со дна римские и греческие амфоры. Я первым испытал подводный телефон. А иной раз, забавы ради, я голыми руками ловил лан­густ, прятавшихся в расселинах скал. Такая охота требует хи­трости, терпения и сноровки.

Так, занимаясь повседневной работой нашей группы, я приобщался к тайнам подводного мира; подобно большинству офицеров военно-морского флота, не исключая и подводников, я прежде знал море только по его поверхности. Теперь же дно для меня уже не было всего лишь линией, вычерченной на лен­те эхолота, а рыбы напоминали не только о торговых рядах или поплавке удильщика. По правде говоря, мы тогда были еще только на пороге необъятных подводных просторов — погружа­лись-то мы метров на 60, самое большее на 70, а «глубинное опьянение» изучали на суше. Использовалась для этого ком­прессионная камера, где создавалось давление, примерно рав­ное давлению на глубине 90—100 метров.

Резвясь на 40-метровой глубине, я часто мечтал опуститься километров этак на 11, на дно великих впадин Тихого океана. Как мне хотелось исследовать их! Но как далеко было до этого. Подумать только — 11 километров! На земле это пустяк, но проникнуть на такое расстояние в глубь океана представля­лось задачей абсолютно неосуществимой. В то время автоном­ный подводный аппарат с человеком на борту мог опуститься на глубину не более 300 метров. Что знали мы о подводных про­пастях и их тайнах? Ничего или почти ничего. Приспособления, опускавшиеся на дно с помощью тросов, поднимали на поверх­ность лишь горсточку ила. В 1933 году [2] отважные американцы построили прочную сферу с иллюминаторами, рассчитанную на экипаж из двух человек. С исследователями на борту ее опу­скали в глубину на стальном тросе. Описанию строительства и испытаний этой батисферы Уильям Биб посвятил труд, ставший моей настольной книгой. Аппарат достигал глубины почти в 1000 метров. Я очень хорошо представлял себе восторг, который, должно быть, охватывал исследователей при виде рыб, плавающих за иллюминатором. Но я думал также и об опасности, которую представлял собой трос длиной 1000 метров, о беспорядочных рывках, которые он передавал подвешенной на нем маленькой стальной сфере, такой тесной и неудобной. Мы в огромном долгу перед этими пионерами исследования одного из последних неизведанных пространств нашей планеты.

В архиве ГЕРС находился среди прочих документов и составленный Кусто рапорт о попытке профессора Пиккара и профессора Косинса совершить пробное погружение в батискафе в районе Дакара. Готовясь к будущим исследованиям, всегда необходимо знать о том, что было в прошлом сделано твоими предшественниками; знакомясь с опытом Пиккара и Косинса, я впервые столкнулся с термином «батискаф», и он мне не по­нравился, так как казался устаревшим, неблагозвучным, труд­ным и для написания, и для произношения. Что же касается неудачи самого эксперимента 1948 года, то, подвергнув ее объективному анализу, Кусто пришел к выводу, что аппарат такого же типа, но лучше сконструированный и построенный, окажется вполне жизнеспособным. Меня в нем привлекала его автономность.

Постепенно я заинтересовался погружениями на большую глубину — как видно, пробуждался во мне некий инстинкт, страсть к исследованию. От жажды простора, какая охватывает мальчишек в пятнадцать лет, страсть эта отличалась тем, что была «трехмерна», ибо мне хотелось исходить моря не только вдоль и поперек, но еще и обязательно вглубь. Но увы, срок моего назначения подходил к концу. Я все чаще задумывался о завтрашнем дне, о своих новых обязанностях. Какими они будут? Я мечтал только об одном — остаться с подводниками, ис­пользовать приобретенные знания.