Двадцать лет в батискафе - [39]

Печать, радио и телевидение тоже требовали от нас внима­ния. Директор Дома франко-японской дружбы настоял на том, чтобы мы с Вильмом выступили у них в клубе. Заседание бы­ло весьма занятным. Из-за технических терминов, без кото­рых, как мы ни старались, обойтись было трудно, каждую нашу фразу переводили на японский мучительно долго, причем пере­водчики застенчиво улыбались.

Ученые помогали нам, как могли, и благодаря их стара­ниям мы обзавелись системой «лоран» для определения место­нахождения судна с точностью до 2000 метров; работу систе­мы обеспечивали американские станции, расположенные на по­бережье архипелага и имеющие дальность слышимости до 1500 миль. На сопровождающем нас судне установили фототе­летайп, каждые четыре часа автоматически выдававший нам готовую метеокарту. Все это, по-моему, прекрасный пример международного сотрудничества в море: «Архимед», плаваю­щий под французским флагом, в сопровождении японского океанографического судна шел исследовать впадину, открытую советскими океанографами, определяя свое местонахождение с помощью сигналов американских радиомаяков! Сегодня мы имеем возможность привести примеры подобного сотрудничест­ва и в пятом океане — в небесах.

Тогда, в 1962 году, я еще не знал, что пять лет спустя буду принимать в Тулоне советских представителей и обсуждать с ними технические возможности организации новой экспеди­ции в район Курильских островов, на этот раз с базой в совет­ском порту. Дипломатические и финансовые проблемы, связан­ные с подобной экспедицией, обсуждались, естественно, в дру­гих инстанциях.

Пока мы в Иокогаме готовились к погружению, океаногра­фическое судно «Умитака Мару» обследовало район, куда нам предстояло отправиться. Нас ожидало разочарование: глубину свыше 10 000 метров, отмеченную «Витязем», обнаружить не удалось. Эхолот японского судна упорно утверждал, что максимальная глубина в этом районе — 9500 метров. Я был в яро­сти. Либо «Умитака Мару» не сумела найти самую глубокую точку впадины, либо глубина впадины в действительности бы­ла меньше, чем мы предполагали. Впадина была огромной, и обследовать ее всю невозможно. Оставалось смириться с глубиной 9500 метров. Постепенно мы утешились, и к нам вернулось хорошее настроение.

Переход из Иокогамы в Куширо, на севере Хоккайдо, дол­жен был занять не больше пяти суток, причем путь проходил мимо Онагавы. Моряку всегда приятно зайти в знакомый порт, а в пользу остановки в Онагаве говорило и еще одно, более важное обстоятельство. Максимальная глубина, на которой мы пока испытывали «Архимед», составляла 3200 метров. Благо­разумие подсказывало нам до погружения на 9000 метров со­вершить пробное погружение на глубину 4000—5000 метров. Тем более, что после долгого пути совсем нелишне было еще раз испытать наше оборудование в открытом море.

Стоя на мостике «Марселя ле Биан», я с удовольствием сле­дил за тем, как у меня на глазах вырисовывается порт Онагава. Разумеется, остановка входила в нашу программу, и порто­вое начальство было обо всем предупреждено, но я надеялся, что наше появление будет сюрпризом для местных рыбаков, простых жителей, хозяина гостиницы. Куда там! Оказанный нам прием меня просто ошеломил. В порту собралось тысяч пять или шесть народа; специально построенные барьеры на­правляли толпу к нужному причалу. Приехал даже префект, живший в 50 километрах. Нас вышли встречать члены муници­палитета; гремели фанфары; школьники размахивали французскими и японскими флажками. Был выработан специальный церемониал: офицеры выстроились вдоль причала, двенадцать очаровательных девушек в кимоно преподнесли каждому из нас по букету цветов.

Затем состоялся прием в ратуше — пиво и речи. К счастью, бывший с нами старшина, секретарь моего друга Леграна, го­ворил по-японски. Он переводил наши ответы, так что, хоть мы и не были готовы к такой встрече, престиж Франции от этого не пострадал.

Вечером мы отправились в гостиницу, где когда-то останавливались. Наконец-то я узнал, что означает ее название: «Рог лани» — очень поэтично. На глазах у хозяйки выступили сле­зы. Мы представили хозяевам Вильма и Леграна, затем всем нам пришлось надеть юката и, усевшись на татами, пить чай, а позже — пиво...

На рассвете «Архимед» вышел в море. Эхолот показал, что глубина под нами — 4800 метров, поверхность дна — ровная. И вот 22 мая, в 9 часов 20 минут, мы с О'Бирном пошли на пер­вое погружение японской экспедиции 1962 года. Вполне созна­вая, сколь важно испытать «Архимед» на глубине порядка 5000 метров, я тогда и не догадывался о последствиях этого погружения.

Спуск проходит нормально. Наши термометрические датчи­ки, более точные, чем на «ФНРС-ІІІ», отмечают границу между Куросио и Ойясио. Резко изменяется фауна за бортом. На глу­бине 1500 метров — небольшая авария: отказывает электро­магнит, управляющий маневровым сбросом дроби одного из бун­керов с балластом. Тогда на глубине 2000 метров, следуя заве­денному у нас правилу, я открываю соответствующий люк ава­рийного сброса балласта и полностью освобождаю злосчастный бункер от дроби. Еще немного времени — и мы на дне. Жизнь там бьет ключом! К сожалению, мои успехи в биологии недо­статочны для того, чтобы разобраться в видах всех рыб, нанес­ших нам визит. Но зрелище роскошное: горгонарии, актинии, морские перья, а меж ними плавно колышутся морские звез­ды — наши прожекторы освещают настоящий сад!