Двадцать четыре часа - [5]

И трения начались тут же, на аэродроме. Марков взял его под руку и сказал:

— Ну, Василий Петрович, придется ломать старые порядки. Вы тут основательно закостенели в своем нежелании нового. Думаю, нужно прямо-таки техническую революцию начинать и беспощадно гнать тех, кто этого не понимает. Крепко надеюсь на твою помощь.

Ему не понравились эти хвастливые слова. Он высвободил свою руку и сухо ответил:

— Помочь тебе в ценных начинаниях — моя партийная обязанность. А насчет гнать — не слишком ли увлекаешься? Народ тут неплохой.

Марков зорко, недружелюбно посмотрел на него, но промолчал. А через некоторое время на бюро горкома он повел такую речь:

— Накладные расходы у нас колоссальны. Всего пять заводов в Советском Союзе выпускают ту же продукцию, что и мы, — наш самый большой и самый отстающий. Знаете ли вы, дорогие товарищи, что на тонну продукции, выпускаемой в Рудном, людей по штатному расписанию ровно на тридцать процентов больше, чем на передовом из этих пяти заводов — я захватил с собой штаты, можете сравнить. И нечего оправдываться, что у нас особые условия — отдаленность, сложность переработки руд и прочее. Суть в другом: люди работают с прохладцем, рабочий день не уплотнен. Вот я был в Америке — там у работника каждая минута заполнена. Думаю, то-варшци, придется начать со штатов и беспощадно ликвидировать все штатные излишества. Крику, конечно, будет много, но государство выиграет, а это — главное.

Он ставил вопрос так: комбинат отстал, причина отставания в том, что люди самоуспокоились, почили на лаврах военного времени, больше всего спокойствие в жизни любят, вкус к исследованиям потеряли. А сейчас кто не движется вперед, тот движется назад. Он, Марков, разъезжал по предприятиям, знакомился с людьми, — вещи открываются чудовищные. Людей назначают на должности черт знает по какому признаку: на инженерном месте начальника подстанции, питающей весь завод, сидит монтер, электрофильтрами распоряжается бывший снабженец, главный инженер энерголаборатории — двадцатидвухлетний техник, а заведующий отделом подготовки кадров, Фадеев, имеет всего семь классов образования.

— Этот человек самого себя подготовить не сумел. Как же ему доверили такое огромное дело, как подготовка квалифицированных кадров для комбината? — с гневом спрашивал Марков, ударяя кулаком по отполированному столу.

Семенову пришлось выступить с разъяснениями. Он сразу внес существенную поправку — низкопоклонством перед иностранщиной заниматься не следует, тут товариш Марков дает неверную ориентацию. Сокращение проводить, искусственно безработицу создавать — дело тоже нездоровое, директивы сверху по этому поводу нет, значит, кампанию такую начинать не следует. Кое-кого переместить с места на место можно, но надо смотреть в оба глаза, чтобы хорошего, нашего человека случайно не ущемить. Так все это и было записано в решении бюро горкома по его, Семенова, предложению.

А несколько дней спустя в горком посыпались заявления — Марков, пользуясь своим единоначалием, размахнулся во все плечо. Немало, конечно, в его распоряжениях было правильного, хватка у него имеется, но из-за перемещений пострадали и многие хорошие товарищи. Перед кабинетом Семенова выстроилась целая очередь обиженных. Оставить это без последствий он не мог, он так прямо и сказал им всем:

— Идите, не волнуйтесь — руки коротки у Маркова, чтоб вас выгнать. Есть еще инстанция и над ним.

Он сам поехал к Маркову в управление комбината. Этот разговор он хорошо помнит — вспыльчивый Марков кричал, бегал по кабинету, целую пачку «Беломора» извел. Ни до чего они не договорились, и он, Семенов, в тот же день отправил два доклада — в крайком и министерство. Так началась война между ним и Марковым. И на первом этапе этой войны Марков был крепко бит — он получил указание восстановить на работе большинство обиженных. Дураком он не был и против рожна не попер, но злобу затаил. Потом пошли долгие напряженные месяцы борьбы за план и за улучшение качественных показателей. Эта борьба сблизила их. Никто не скажет, что они скверно работали: Марков хозяйственник, конечно, неплохой, а Семенов здорово помогал ему. Это были лучшие дни в их отношениях — вся парторганизация была мобилизована, все люди жили только одним — дать повышенный план, улучшить качество. И мало того, что они вытягивали план — план каждый месяц увеличивался, а они его перевыполняли. Марков был неутомим — в его кабинете на стене висела таблица технологических показателей других заводов, он каждый день рассматривал ее, чуть ли не каждого посетителя подводил к ней. И тут произошло радостное событие, это было в первых числах ноября 1953 года: из министерства пришел приказ с благодарностью — по основным техническим показателям заводы комбината обогнали, наконец, четыре других родственных предприятия. Тогда впервые Марков дружески хлопнул Семенова по плечу.

— Неплохо мы с тобою поработали, Василий Петрович, — сказал он довольный. И, не удержавшись, по обыкновению прихвастнул: — Первое место в стране — начало хорошее, но лишь начало.

Очень скоро он показал, что все это были только слова. Добившись хороших показателей, он забыл, что победу нужно закрепить. Он совсем забросил производство. На шахте, на руднике, в цехах его неделями никто не видел. Он просиживал дни в лабораториях, не вылезал из опытного цеха, наезжал к проектантам, прямо из машины шел не в кабинет, а в технический отдел. Все это, конечно, сказалось — срочные бумаги залеживались, доклады в Москву шли неаккуратно, люди размагничивались. В результате обогатительная фабрика сорвала месячный план, срыв был незначительный, всего полтора процента не дотянула, но суть была не в этом, а в самом факте. Пришлось ему, Семенову, кое-кому хорошенько всыпать — это не понравилось. На бюро горкома заслушали доклад Маркова, содоклад Шадрина — Маркову поставили на вид, Шадрину влепили «строгача». Смешно и неприятно было слушать, как Марков, оправдываясь, наводил тень на плетень, лепетал что-то о технической политике, о завтрашнем дне, пытался уязвить Семенова словами: да поймите, надо крупные задачи решать, а вы в мелочах путаетесь.