Двадцать четвертая буква - [38]

О’Брайен припарковался в «Палм-Бей Марина», рядом с Уэйверли, нацепил на голову панаму и пошел к многоэтажке. О’Брайен нес в руке маленький ящик с инструментами и, огибая толстые канарские пальмы и террасы бугенвиллей, шел вдоль здания к пляжу. По дороге он поглядывал на электрические кабели, питающие левый, отдаленный, сектор здания. Он заметил распределительную коробку кабельного телевидения, из которой кабели расходились по секциям. Проходя мимо, О’Брайен небрежно достал складной нож и быстро, как садовник, подрезающий розу, перерезал основной кабель. Не задерживаясь, он пошел дальше, в сторону бассейна, находящегося позади здания у океана.

Теперь, подумал он, будем ждать. Пять-десять минут, и на ночного менеджера обрушится шквал звонков. О’Брайен разложил шезлонг рядом со спа, уселся в него, посмотрел на часы и опустил поля шляпы. Десять минут, и он отправится к входной двери. Десять минут – год в масштабах оставшейся у Чарли Уильямса жизни.

О’Брайен поднялся и подошел к ограде, отделяющей зону бассейна от людей на пляже. Он посмотрел сквозь сварные прутья двери, через которую можно было пройти к лесенке, спускающейся на песок. Луна уже поднялась высоко над океаном, ее свет смягчал белизну песка. Вдоль прибоя, рука об руку, шла влюбленная парочка. О’Брайен представил, что же видит Чарли Уильямс сквозь прутья своей камеры.

Он посмотрел вверх, на балконы с видами за миллион долларов, и вспомнил, где он допрашивал Серхио Конти. Верхний левый пентхаус. Там горел свет, и О’Брайен пошел к двери.

* * *

– Охрана, – произнес голос с испанским акцентом.

– Кабельное Майами. Мне звонили, что ваша система вышла из строя.

– Ага, даже здесь, в офисе. Я смотрел, как Бразилия разносит Мексику, и тут все сдохло. А почему ты не в униформе компании?

– Парню с этой смены пришлось ехать с женой в больницу. Это их первый ребенок. Меня вызвали, потому что я живу неподалеку.

– Блин, это круто. Верни нам побыстрей картинку. У меня уже телефон разрывается.

– Да не вопрос. Мне нужно посмотреть на соединения. Снаружи уже проверил. Пока не понял, в чем дело. Должно быть, что-то внутри – соленый воздух может разъедать коннекторы. Могу проверить под крышей, где линии распределяются.

О’Брайен взглянул на надписи под стеклом. «Конти, S-1795».

– Коробка раздает с крыши вниз. У тебя есть пустые номера на семнадцатом этаже? Я проверю один из их телевизоров, тогда будет ясно, где проблема.

– Само собой. Народ из семнадцать-два в Европе. Сейчас дам ключ.

* * *

О’Брайен поднялся на стеклянном лифте к пентхаусам. Лифт открылся в большой атриум, который выглядел в точности как главный вестибюль, вплоть до полов из итальянского мрамора и фонтанов. О’Брайен спустился в шикарный зал со скрытым освещением, украшенный иностранными картинами и небольшими романскими статуями. Он остановился у двери с надписью «1795», открыл ящик с инструментами и достал из него «глок». Потом нажал кнопку запись на маленьком диктофоне, спрятанном в кармане рубашки, и постучал в дверь.

– Кто там? – спросил грубый голос.

– Техническое обслуживание, сэр. Молния попала в систему и поджарила несколько кабельных приемников.

44

Мужчина отпер дверь и открыл ее.

– Ага, я смотрел «Дискавери», и мой гребаный телик вырубился, как раз когда там вскрывали египетскую гробницу.

Серхио Конти. Лысый, без рубашки, на толстых щеках трехдневная белая щетина, над шортами свисает живот.

О’Брайен ткнул стволом прямо в широкий нос Конти, вошел в комнату и прикрыл за собой дверь.

– Если ты не скажешь то, что я хочу услышать, они запечатают твою гробницу.

Конти поднял руки вверх и отступил.

– Мне нужны честные ответы, причем прямо сейчас, – сказал О’Брайен. – Не вздумай лгать, или твое тело найдут семнадцатью этажами ниже, а крабы будут жевать твои уши. Насколько я помню, ты любишь каменных крабов.

– Ты кто такой, твою мать?

– Я могу оказаться последним человеком, которого ты видишь.

– А, я тебя помню… гребаный детектив. Ни хрена я тебе не скажу, пока не позвоню адвокату.

– О, ты скажешь не только хрена, но и много всего другого. Я не детектив. Я здесь по поручению другого человека. Он не смог прийти сам, потому что заперт.

– Кто тебя послал? Сколько бы ты ни получил, я дам вдвое больше.

– Вниз лететь далеко. И пулю не найдут. Когда ты прыгал, ты был пьян и в ужасной депрессии. И это хорошо, еще один кондо освободится. Я слышал, на такие дорогие камеры по-прежнему есть спрос.

– Ты гребаный псих!

О’Брайен молчал.

– Что тебе нужно? – выпалил Конти, кровь из его левой ноздри затекала в уголок рта.

– На допросе ты заявил, что в ночь убийства Александрии Коул Джонатан Руссо ужинал с тобой у тебя на балконе.

– Да это ж было хрен знает когда, и что?

– Он ужинал с тобой?

– Если я так сказал, конечно, – пожал плечами Конти.

– Руссо никогда не ужинал у тебя на балконе.

– А какая разница-то? Ты взял ее дружка. Он ее убил.

– Нет, он не убивал.

– Похоже, приятель, у тебя разборка с Руссо. Не со мной.

– Где был Руссо в ночь убийства Александрии? Он был с ней?

– А почему ты не пойдешь и не спросишь у него?

– Он использовал тебя для алиби, но его здесь не было. Ты лгал мне во время первоначального расследования. Это делает тебя соучастником убийства.