Два уха и хвост - [7]

Затем я еще немного пляшу на канате злости и поруганных идеалов. Пары со свистом вырываются из предохранительного клапана моей скороварки.

— Ты согласен войти в состав вольного корпуса, если мне удастся устроить его по своему усмотрению?

— Будет кто-то еще?

— Не очень большая толпа, всего лишь кучка тщательно отобранных парней, каждый со своей специальностью. Ты первый, кому я излагаю замысел.

Чумазый вытягивает втихаря из набрюшного кармана новую пластинку чуин-гама и ловким движением раздевает ее. Складывает вдвое и щелчком отправляет себе в пасть. Можно подумать, он вдохнул кислорода, артист! Весь его организм приходит в движение, как шатуны паровоза.

— Считайте, я в деле, комиссар, — говорит шпанообразный. — И чем мне предстоит заниматься в вашей отборной команде?

— Бардаком, — отвечаю я. — Бардаком, Жано, ибо не стоит мешать призванию.

Глава VI ВВОЛЮ ВЛАСТИ

И тут события начинают развиваться стремительно.

Бывают дни, когда время ведет себя так, точно у тебя уже взят билет на вечерний поезд — существование уплотняется и ускоряется. Как отнесешься к тому, что через час после беседы с Люреттом меня принимает президент? Феноменальный бросок удачи: я попадаю как раз на моего дружка Анена, который занят тем, что рассказывает ему свою историю о льве, пока тот принимает ножную ванну с горчицей. Личный секретарь отпросился в отхожее место, и трубку снимает именно Роже. Счастливый случай, нет? И даже стечение обстоятельств. Судьба иногда измысливает совсем уж неправдоподобные ходы, словно желая побить нас, фантазеров, на нашей же территории.

Я объясняю Роже, что произошла монументальная глупость. При малейшем неверном действии часть населения рискует отбросить копыта. Я настоятельно домогаюсь десятиминутной беседы с императором всех французов. Роже передает прошение и объявляет мне, что я должен в темпе мчаться в Елисейский дворец.

Мне не нужно повторять!

Лечу!

Взвиваюсь!

Ожидаю. Впускаюсь.

Пуф! Я простираюсь ниц. Император, великодушный, велит поднять своего служивого Дюгесклена.

Он задумчив, взгляд бродит по траченным молью голубым контурам Вогезов, низкий двубортный пиджак, на губах еще остаток улыбки от шутки Роже, смысл которой в следующем: некий бывший военный колониальных войск делится воспоминаниями с аудиторией старых светских барынь. Он рассказывает, как однажды в саванне оказался нос к носу с огромным львом. Зверюга идет на него, выпустив когти. Вояка срывает с плеча свой винчестер и стреляет. Оружие заедает, лев продолжает надвигаться. Офицер выхватывает пистолет. Щелк! Увы, пистолет не заряжен. Лев испускает потрясающий рык, который повествователь имитирует (и этим криком Анен с его грудной клеткой мебельного грузчика заставляет подпрыгнуть слушателей). Испустив рык, сказитель умолкает. Его поторапливают. «Дальше, дальше», — требует маркиза. Отставной офицер бурчит: «Ну вот, я обделался». Минута замешательства. Смущенные покашливания. Сострадательная маркиза бормочет: «Естественно, ввиду такой ужасной опасности, очень по-человечески было допустить эту… ммм… досадную оплошность». Но старый герой сконфуженно винится: «Да нет, это сейчас, изображая „Арррг!“, я наложил в штаны». Перед рассказом Роже, бьюсь об заклад, невозможно устоять. Даже президент Людовик Мермаз, несмотря на суровую мину, хохотал, как он сам признался однажды, когда мы совместно принимали по рюмочке в нашем Нижнем Дофине. Роже — это лев, всем львам лев. Я всегда узнаю его рявканье даже в хоре, как, например, в одной забегаловке Брюсселя, где местная пивная шатия-братия взахлеб драла глотку. И месяц спустя в Риме, на виа Венетто, когда мы с ним снова случайно столкнулись. Издалека я крикнул: «Расскажи мне о льве». И он начал один посреди улицы. Собравшиеся вокруг римляне и римлянки смотрели на него и ржали. И когда он взревел, толпа отпрыгнула.

Немного запахло цирковыми играми в Колизее. Мы, грустные, жадны до таких моментов; нужно смеяться, чтобы тебе поверили. Я уже рассказал историю со львом, но я расскажу ее как-нибудь еще, поскольку она следует как раз за «шерстью в носу» в порядке искреннего смеха, как говорят мои галльские приятели. Стоит лишь только представить себе старого колониста с переполненными дерьмом штанами в салоне маркизы, как на короткое мгновение забываешь о смерти. Что уже совсем не мало, разве нет?

И вот губы дорого короля Франции, еще кривятся от совсем недавнего смеха. Он позволяет мне говорить жестом руки, исполненным такого благородства, что спрашивается, с чего он вдруг потащит розы, вместо геральдической лилии в Пантеон, когда ему придет быть президентом?

Я говорю. Повествую о деликатной миссии по поиску чемоданчика, уведенного у америкосов. О моей в высшей степени дьявольской хитрости для его ненавязчивого возвращения, как будто ничего не произошло, ни слухом, ни духом: просто сгорело себе все дотла. Затруднения ответственных по поводу, куда его засунуть, пока парни из ЦРУ не пришлют кого-нибудь забрать экстракт смерти.

Президент тяжко вздыхает.

— Что в нем содержится?

Он начинает семафорить глазом, поскольку шальной лучик солнца пробивается сквозь дождь и проникает в окно, заливая августейшее лицо августейшей особы.