Два соперника - [11]

— Это любя. Это та-же «Вспышка у домашняго очага», что мы въ спектаклѣ играли, только тамъ молодые супруги, а это старые.

Наденька потупилась и проговорила:

— Пьеръ! Прости, что я выхожу за Ивана Артамоныча замужъ.

— Я въ отчаяніи, отвѣчалъ Петръ Аполлонычъ и передвинулъ фуражку на головѣ.

— Да чего тутъ отчаяваться! Право, такъ намъ будетъ лучше. Ты будешь ходить къ намъ, я тебя буду любить по прежнему.

— То есть какъ это?

— Настоящимъ манеромъ буду любить. Какъ въ романахъ замужнія дамы любятъ друга дома, такъ и я буду тебя любить. Ты будешь у насъ другомъ дома… Ты даже можешь занимать денегъ у Ивана Артамоныча.

— Такъ онъ и дастъ!

— А не дастъ — я ему сейчасъ сцену устрою. Будь, братъ, покоенъ, дастъ. Онъ въ меня влюбленъ какъ… какъ я не знаю кто… Ужасъ какъ влюбленъ. Да и тебѣ-то лучше, ежели-бы ты женился на мнѣ, ты-бы долженъ былъ перестать учиться, а здѣсь ты будешь продолжать учиться, поступишь въ университетъ, потомъ сдѣлаешься адвокатомъ или прокуроромъ.

— Ну, еще это улита ѣдетъ, да когда-то пріѣдетъ. Долго ждать. Я все равно рѣшился бросить учиться. У меня призваніе къ артистической карьерѣ. Я хочу быть актеромъ.

— Ну, тогда вмѣстѣ будемъ играть по клубамъ. Я потребую отъ Ивана Артамоныча, чтобы онъ и думать не смѣлъ запрещать мнѣ играть въ спектакляхъ.

— Что: по клубамъ! Развѣ это игра! Я хочу ѣхать играть въ провинцію, на большую сцену.

— Да мы и поѣдемъ. Иванъ Артамонычъ къ тому времени, можетъ. умретъ. А пока ты здѣсь поиграй.

— Умретъ онъ! Какъ-же! Онъ здоровъ, какъ быкъ.

— Ну, тогда я сбѣгу.

— Сбѣжишь ты, какъ-же!

— Да вѣдь другія-жены бѣгаютъ. Вонъ въ романахъ все бѣгаютъ.

— Да вѣдь сбѣжать-то надо въ бѣдность. А ты изъ богатой жизни не сбѣжишь.

— А я прежде уговорю его, чтобы онъ подарилъ мнѣ свой домъ, а потомъ и сбѣгу. Ну, и не сбѣгу, такъ все-таки тебя любить буду. Ты будешь изъ провинціи пріѣзжать и прямо въ мои объятія. Пьеръ, не сердись!

Петръ Аполлонычъ подумалъ и отвѣчалъ:

— Не могу я не сердиться… потому вѣдь тоже ревность… Охъ! О, женщины, женщины! Ужасно грустно и горько.

— А ты думаешь, мнѣ легко?

— Ничего я не думаю. Я знаю, что это… коварство.

— Ну, дай мнѣ слово, что не будешь сердиться.

— Какъ я могу дать слово, ежели у меня вся внутренность поворачивается. Старикъ… съ мокрыми губами…

— Да вовсе онъ не старикъ. Ну, дай мнѣ слово, что ты не застрѣлишься.

— Стрѣляться я отдумалъ, но что я въ актеры поступлю и уѣду въ провинцію — это вѣрно.

— Ну, слава Богу, слава Богу, радостно проговорила Наденька. — А то я ужасно безпокоилась, что на, моей душѣ грѣхъ будетъ. Да и зачѣмъ тебѣ сейчасъ въ провинцію? Погоди, не уѣзжай. Ну, не сбѣгу я, такъ все-таки въ провинцію мы вмѣстѣ поѣдемъ, безъ побѣга.

— Такъ мужъ тебя и отпустилъ!

— Я буду проситься на воды, лечиться… Сначала чтобы пить воды, а потомъ ѣхать куда-нибудь на море купаться. Я скажу, что это мнѣ необходимо.

— Ну, тогда онъ самъ съ тобой поѣдетъ.

— Ну, такъ что-жъ изъ этого? Это рѣшительно все равно. Я такая хитрая, такая хитрая. — Не сердишься?

— Сердиться я не сержусь, но у меня голова кругомъ идетъ отъ обиды.

— Ну, дай руку, что не сердишься. Мнѣ нельзя долго здѣсь оставаться. Маменька теперь вмѣстѣ съ кухаркой въ мясной лавкѣ, а вернется она изъ лавки, такъ сейчасъ меня хватится.

Петръ Аполлонычъ просунулъ сквозь рѣшетку руку. Наденька пожала ее, улыбнулась ему и приложила свои пальцы къ своимъ губамъ, дѣлая летучій поцѣлуй.

— Прощай, сказалъ онъ.

— Прощай, отвѣчала она, — Пріѣзжай въ воскресенье. Я познакомлю тебя съ Иваномъ Артамонычемъ. Только ужь ты при немъ, Бога ради, не дѣлай скандала, прибавила она и быстро пошла домой.

IX

Въ началѣ пятаго часа вернулся на дачу изъ должности Емельянъ Васильевичъ. Подъ мышкой онъ, какъ и всегда, держалъ портфель, а въ другой рукѣ тащилъ корзинку съ закусками. Лицо его было красно, потъ съ него лилъ градомъ. Емельянъ Васильевичъ, какъ и всегда, пріѣхалъ по конкѣ, отъ конки до ихъ дачи было съ версту разстоянія, корзина-же, которую пришлось нести, была очень увѣсистая. Жену и дочь она засталъ препирающимися. Жена доказывала, что дочь должна къ пріѣзду жениха снять съ себя малороссійскій костюмъ, въ которомъ уже была вчера, и надѣть другое платье, дочь говорила, что малороссійскій костюмъ къ ней очень идетъ и отказывалась его снять. Шелъ слѣдующій разговоръ.

— Но вѣдь Иванъ Артамонычъ тебя въ немъ: уже вчера видѣлъ.

— Въ немъ-же пускай и сегодня видитъ. Всѣ остальныя мои платья — мятыя тряпки.

— Врешь, врешь. Синее платье съ матросскимъ воротникомъ у тебя еще очень и очень свѣженькое. Матросскій воротникъ такъ къ тебѣ идетъ.

— У матросскаго костюма вся юбка спереди въ вареньи запачкана, а Феня ее не замыла.

— Ну, надѣнь сѣренькое платье. Въ немъ ты такая эфектная. Подвяжи передничекъ черненькій люстриновый, а я скажу, что ты со мной вмѣстѣ бруснику для моченья чистила.

— Понимаете вы, не желаю, отрѣзала дочь.

— Два дня подъ рядъ въ одномъ платьѣ… Ну, что женихъ подумаетъ! Подумаетъ, что у тебя одно платье и есть.

— И пускай думаетъ. Скорѣй денегъ дастъ на приданое. Вѣдь долженъ-же онъ дать. Сами-же вы говорите, что не изъ чего сдѣлать мнѣ приданое.