Два семестра - [91]

Шрифт
Интервал

—      Слушай-ка, Ксения, дождя нет больше. Кая ждет.

Ксения, засмеявшись, больно дернула Фаину за волосы.

—      Ну, пойдем, пойдем, Кая ждет... Интересно, как они себя чувствуют! А впрочем, нет, не интересно.

Дождь еще капал редкими каплями, но можно было идти.

—      Почему не интересно? — спросила Фаина.

—      Да так, скучновато. Один маленький эффект был, когда он ее умыкнул из двадцать третьей комнаты, но вообще... Хотелось бы чего-нибудь таинственного, искупительного, сложного, пауль-эрик-руммовского... Чтобы минута грозила гибелью!

«Может, и грозила...» — мельком подумала Фаина.

Кая встретила подруг взволнованно; Тейн продолжал играть в почтенного отца семейства. Видно было, что их радует и смущает новое положение. Все сейчас важно: и обручальные кольца, и недавно выкрашенные полы, и даже то, что пришли всамделишные гости и Кая варит для них кофе на электрической плитке.

За столом Ксения, конечно, не удержалась от «наблюдений».

—      Лео! Можно задать тебе бестактный вопрос? — спросила она, допивая вторую чашку.

—      А я от тебя других и не слыхал.

—      Как ты сам считаешь: случайность привела вас к тихой пристани или так было написано в книге судеб? Проще говоря: оказал ли кто-нибудь влияние на ход вещей? Например, ректор?

Тейн поморщился, как от горчицы, и ничего не ответил. Кая протянула ему половинку пирожного и сказала, будто ничего не поняв (хотя разговор шел по-эстонски):

—      Мы в субботу к маме в Вильянди ездили.

—      Ну, и как? — поспешно подхватила Фаина. — Зять произвел впечатление?

—      Произвел. Она ему красивую рубашку подарила.

Тейн ел заварной кренделек, все еще морщась, заедая то, горькое. Фаине пришлось довольно долго болтать о чем попало, пока не вернулось беззаботное настроение, а Тейн даже развеселился непритворно.

После кофе, выйдя в маленький дворик, сели вчетвером на сыроватую скамью, и было в этом что-то милое и смешное, какое-то напоминание о раннем детстве — вот сейчас нарисуем мелом «классы» и будем кидать черепочек, а потом прыгать...

—      Так где же ты работаешь, Лео? — спросила Фаина.

—      Скоро выгонят, — жизнерадостно ответил Тейн.

Кая усмехнулась и подбросила ногой черепочек, может быть, тоже мысленно играя «в классы».

—      Я думал, будет просто: бухгалтерия, а я все ж таки математик. Да вижу теперь, там с фондами пропадешь, как тот дьявол у Порджеса, который решал теорему Ферма. Кажется, я уже все спутал, и еще кажется мне, пахнет там жульничеством.

Кая поддразнила его:

—      А что же остается говорить честному человеку, который все фонды спутал!

—      Я бы от бухгалтерии в первый день умерла, — сказала Ксения, — да и от математики тоже.

Тейн так и взвился, защищая математику. Никто с ним уже не спорил, все замолкли, а он все кипел:

—      Да что может быть интереснее!.. — потом откашлялся и одним махом перекинулся прямо к Спинозе: — Еще он сказал: без математики люди никогда не узнали бы истины!..

Спиноза был встречен легкомысленным филологическим смехом, и Ксения сказала, что если дело до него дошло, то гостям пора уходить.

По дороге она все что-то бормотала, как будто разбирая нечетко написанный черновик:

—      Тейн — добрый семьянин в результате небольшого дебоша с битьем стекол. Серьезного исследователя жизни это может поставить в тупик... Полетел со второго этажа, стукнулся, опомнился. Теперь с пеной у рта — моделирование, рубелирование... Выкрасил полы, хочет перекрасить Каю. Она Ева, а не Лилит... Пополнел даже, а раньше был виден только в профиль, как нож. Человеку необходимо потерпеть крупную неудачу, да!..

—      Что ты сказала, Ксения?

—      Сказала, сказала... А счастье живет в недостижимой обители...

—      Дурачишься или уже ум за разум заскакивает?

—      Ни то ни другое. Мысли вслух... Скажи, Фаина! Соединение двух сердец в одной квартире — это настоящая концовка для повести или формальная? Вроде «мороз крепчал» или «а море рокотало»?.. — Ксения громко засмеялась. — Честное слово, бывают такие концовки: «Тогда я сказал ему, что у него сифилис. А вдали рокотало море...»

—      Ну, куда тебя несет, Ксения!.. Подумай лучше, зачем ты Тейну настроение испортила? К чему колоть в больное место. Знаешь же, что не очень легко и просто у них...

—      Не беда, не беда! Можно и кольнуть. Не люблю я благополучных молодоженов — толстые, сытые, довольные! А впрочем, Фаина Степановна, и вам того же желаю от господа бога!..

Обе рассмеялись.

—      Легкий и нежный сумрак уже окутывает уходящий день. И ничто не рокочет, товарищи! — сказала Ксения. — Фаина, не забывай этот день, он у тебя был счастливый!.. — Вздохнув, прибавила: — Не повезло мне с дипломной, чтоб этот Белецкий здоровенький жил до ста лет! Спасибо, хоть экзамены держать разрешили!..

Легкий и нежный сумрак, несмотря на насмешку, окутал уходящий день.


40


Письмо уже давно было отдано Алексею Павловичу, строчки его понемногу забылись и обесцветились — быть может, от весеннего солнца. Сама Сильвия жила теперь в теплом весеннем забытьи, прогоняя дрему лишь для того, чтобы убедиться, здесь ли он, рядом ли, не унесло ли его в холод. Она прятала свое негаданное счастье и боялась только, что улыбка выдаст ее, но их отношения с Гатеевым уже вышли из круга внимания и никто, кроме разве Давида Марковича, не замечал, как она улыбается.


Рекомендуем почитать
Твердая порода

Выразительность образов, сочный, щедрый юмор — отличают роман о нефтяниках «Твердая порода». Автор знакомит читателя с многонациональной бригадой буровиков. У каждого свой характер, у каждого своя жизнь, но судьба у всех общая — рабочая. Татары и русские, украинцы и армяне, казахи все вместе они и составляют ту «твердую породу», из которой создается рабочий коллектив.


Старики

Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.


Ночной разговор

В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…


Встреча

В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».


Соленая Падь. На Иртыше

«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.


Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».