Два семестра - [45]

Кая Тармо закрыла лицо руками. Две математички в первом ряду заговорили наперебой:

—      Да, да, всем девушкам было стыдно перед колхозниками... Конечно, стыд и срам!..

-— Почему именно перед колхозниками? — осведомился со своего места Тейн и скрестил руки на груди. — Не понимаю.

—      Очень жаль, если не понимаешь, — жестко сказала Кострова. — Приехали академики и не умеют себя вести!

—      Чего ж ты не забрала у Вельды бутылку, если уж так следишь за приличиями, — пробормотал Томсон.

—      Я бы и у тебя забрала, да очень крепко все вы за бутылку держитесь.

—      Не прекратить ли этот разговор? — тихо сказал Алекс. — Не стоит делать из мухи слона.

—      Тем более, что я уже беседовал с Вельдой по этому поводу, — хмуро заявил Каллас.

—      В рабочем порядке? — насмешливо спросила Селецкая. — Тогда и о побеге надо было пошептаться в рабочем порядке... А в общем чепуха! На Прудовой африканский вечер устраивали в одних бусах, и то ничего!

—      Как ничего? Всех выгнали!.. — возразила одна из математичек.

—      Значит, был доносчик! — сказала Селецкая и многозначительно посмотрела на Каю Тармо.

—      Вельда раскаивается... насчет вечеринки. И прошу ближе к делу, — перебил Каллас.

—      Нечего мне раскаиваться, — подала голос Вельда. — Подумаешь, преступление!

—      Я хотел сказать... сожалеет.

Сильвия Александровна, потеряв терпение, обратилась к Калласу официальным тоном:

—      Товарищ комсорг, прошу сообщить мне как шефу, что случилось на вечеринке.

Каллас покраснел, рассердился и ответил не менее замороженно:

—      Преступления действительно не было. Вельда Саар пришла в амбар в купальном костюме.

—      В белье, — уточнил машиновычислительный. — В прозрачном. Нейлон.

Вельда взвилась с места:

—      Сначала решили — маскарад, потом передумали, а я все равно решила — купальщицей. Вечеринки для того, чтобы весело!.. Подумаешь!

—      Перестань, Вельда, — сказал Томсон. — Предадим забвению этот инцидент и внутренне вынесем порицание тем, кто к нему причастен...

—      Как это внутренне? — запротестовал вычислительный. — Что это означает — внутренне? А внешне что?

—      А внешне вынесем порицание Вельде Саар за самовольный уход с работы без предупреждения.

Пошумели:

—      Правильно!.. Она не комсомолка, что с ней сделаешь!.. Свидетельство о болезни есть... Это порицание ей что с гуся вода!.. Обман и выверты! Ей лишь бы своего добиться!..

Порицание вынесли. Оно, видимо, не отяготило Вельду, вышедшую из аудитории первой, легкими шагами. Второй ушла Сильвия Александровна. Остальные не торопились — возможно, порицали за дверью непрошеного и неумелого защитника.

Вернувшись на кафедру, Сильвия Александровна, усталая, недоумевающая, тоже порицала себя. Часть собрания, по существу, прошла без нее. Как же она должна была поступить, услышав о выходке Вельды? Кому-то дать отпор, кого-то направить, к чему-то подвести. А ее эта неожиданность выбила из колеи. И неясно, недосказано, что именно случилось на вечеринке. Странно — ведь там были Гатеев и Астаров, что же они-то?.. Голова разбаливается... и эти пуговки-кнопки мельтешат перед глазами. Да ну, вовсе и не было у него так много пуговиц, просто показалось, и разыгралась фантазия. Обыкновенный студент, четверка по русскому языку...

В дверь постучались. Сильвия Александровна не откликнулась. Что там стучать, входите, если есть охота войти в эту пустую комнату, потому что Сильвия Реканди сейчас не в счет. Так себе сидит здесь и правит тетрадки и ни в чем не принимает участия.

Постучали еще раз — и вошел Томсон.

—      В чем дело? — спросила Сильвия Александровна, выдержав паузу.

Он ответил, тоже помедля и старательно выговаривая русские слова:

—      Одиночная девушка плачет в погребе.

—      Какая девушка? В погребе!..

—      В подвале, где лаборатория, Вельда.

Сильвия Александровна сказала нарочито сухо:

—      Возможно. У этой одинокой девушки есть причины плакать.

— Да, я так и хотел сказать, что она там одинокая и плачет.

—      Что же я могу сделать? Утешьте ее.

Томсон помолчал и вымолвил:

—      Она, может быть, в самом деле нездорова.

—      А зачем вы мне об этом сообщаете, товарищ Томсон? Она ведь собирается в больницу.

Томсон обвел взглядом Сильвию Александровну, точно измеряя степень ее бесчувственности, и сказал:

—      Пожалуйста, пойдите к ней.

Когда дверь за ним закрылась, Сильвия Александровна сжала виски, но, не выжав ни одной толковой мысли, бросила ручку на тетрадь и быстро пошла вниз, в подвальное помещение.

На последней ступеньке споткнулась и чуть не упала; сердясь, едва нащупала выключатель. Наконец зажглась чахлая лампочка на потолке и осветила нижний коридор. У дверей фонетической лаборатории стояла Вельда, неудобно прислонившись головой к филенке, точно она только что ударилась лбом об эту доску и так и застыла.

—      Почему вы плачете, Вельда? — заговорила Сильвия Александровна, глядя на руку девушки, судорожно стиснувшую платочек. — Вернее, зачем вы плачете? Надо кое-что переделать. Нельзя вступать с миром только в самые несложные отношения: выучить, что нужно для экзамена, отбиться от неприятной работы, выпить, чтобы было весело...