Два рассказа - [8]

Потом они помогли фотографу собрать посуду и отнести в припаркованную выше, на свалке строительного мусора, ржавую «ниву». Перед тем, как попрощаться, Сонька дала Григору деньги. Съемки закончились, солнце спряталось, похолодало. Но они пошли поверху, вдоль пляжа, под шум волн, к югу. Там всегда и вода, и песок чище. Молча шагали рядом.

— Как можно дальше, — заговорила Сонька, опять по-польски.

— Что — как можно дальше?

— Если здесь, не дай Бог, начнется. Убежала бы как можно дальше. Хоть в Лиссабон.

— От себя не убежишь, — вздохнул Арнольд и снова стал рассказывать про Яся, про «Анонимных алкоголиков», про то, что такое их двенадцать шагов и двенадцать традиций[8], которые они стараются соблюдать в Седльце и во всем мире. Он полтора года был сухой.

— Необязательно признаваться, что в Одессе ты развязал.

— Себя-то не обманешь. Зря я сюда приехал.

— А по-моему — совсем не зря. К примеру: замочек на счастье.

— Пусть будет тебе на счастье. Чтобы твоя Кора нашлась, — сказал Арнольд, и оба, как по команде, обернулись. Словно в надежде, что Кора идет за ними по пляжу. Видно было далеко, дальше Аркадии, но везде — пусто. В воздухе пелена мелких брызг. Даже бездомные собаки ушли в город. Ветер срывал пену с волн прибоя и обрушивал на них, с каждым разом все яростнее. Солнце низко. По первой же лестнице поднялись наверх, к трамваю.

Билет был — такой, как нужно. До Львова поездом: скорый, плацкартный вагон, удобно, пересадка в четыре утра, всего три часа подождать в Киеве. От Львова автобусом до Пшемысля, дальше — как хочешь. Через Люблин, наверно?

— Да, через Люблин, — подтвердил Арнольд Ситаш. Ему стыдно было признаться, что он не знает, как доберется до Люблина, до Седльце. На что? — у него нет ни гроша. Они с Борисом пили чай у бабки Смитновой, под розовым абажуром, — последний стакан перед отъездом. Со двора гудок: Федька подъехал на микроавтобусе.

— Я тебя провожу, — сказал Борис. — Попрощайся с матерью, она тебя полюбила.

Бабка его расцеловала.

— Не сердись на Борю, Арнольд, — попросила. — Он хороший, он тебе только добра хотел. Возвращайся побыстрее. В мае приезжай, в мае Одесса, как невеста, красоты неписаной.

В микроавтобусе Федька не пел про город, которого нет, поставил диск с одесскими цыганами, объяснял, почему их песни самые лучшие изо всех цыганских песен на свете. От него, когда прощались, Арнольд тоже услышал: приезжай в мае. Сыграем партию-другую под цветущими деревьями, в сладком майском воздухе.

Борис проводил Арнольда до самого поезда, сел напротив в пустом еще купе, поставил между колен два пластиковых пакета.

— Жаль, что с деньгами этими так получилось, — вздохнул. — Голодным, Арнольд Палыч, ты от нас не уедешь. Вон, гляди — будет, чем перекусить в дороге. Проводник чаю принесет, я договорился, чтоб за тобой приглядывал. Хлеб есть, фрукты, помидоры, рыбные консервы. А тут две бутылки. Перцовка — дяде, Игорю Ивановичу, который в Мельнике. Смотри не выпей, отдашь как есть, непочатую. В другой — напиток манго с апельсином, возьми в автобус, на границе могут долго продержать. А здесь кое-что для начала.

Борис полез в карман кожаного жилета, вытащил пачку купюр. Тут тысяча евро — задаток. Думаю, Сонька захочет польское гражданство. Когда оформите бумаги — после свадьбы то есть, — получишь еще девять тысяч, для ровного счета. Желаю счастья… и фотки пригодятся… Борис достал из кармана плаща желтый конверт с логотипом газеты «Моряк». Фотографии на пляже получились отлично: часть явно осенние, а те, что около гриля, — как будто летние. На обороте каждой штамп: на английском, украинском и русском, что снимал Григор Блохер и что ему принадлежат права.

Борис ткнул в фотокарточку Соньки в черной кофте с декольте.

— Классная женщина, — проговорил задумчиво. — Звезда.

— Это, выходит, за фиктивный брак? — спросил Арнольд и пересчитал деньги.

— Что там между вами, не мое дело, — ответил Борис. — Только сейчас очень проверяют. Вы в Шенгене, для вас вся Европа открыта, верно? Вот фотки и пригодятся. Спросят, как познакомились, — пожалуйста, снимки. Приехал в Одессу, познакомились в «Итаке» на танцах, влюбился на пляже, пристегнули замочек на мосту влюбленных — такая вот история. Проверяют, обязательно надо подготовиться. Не боись, Арнольд. Договоритесь с Сонькой, что втирать проверяльщикам. У нее котелок варит. С ней не пропадешь.

Арнольд задумался о своем одиночестве, о Ясе, о том, что придется сказать анонимным братьям на собрании в Седльце. Деньги держал в руке. Борис Смитнов внимательно за ним наблюдал.

— Если не устраивает, можешь вернуть, — сказал спокойно. — Отвезешь Игорю Ивановичу. В Мельник-над-Бугом. Он ведь мамин дядя.

Борис поднялся. Арнольд спрятал деньги во внутренний карман черного капитанского пиджака и тоже встал.

На прощанье обнялись и поцеловались — по-украински, в губы.

Борис опять полез в карман.

— Это тоже твое.

В руке у него был Арнольдов черный шелковый шарфик — с похорон Маси. Потерянный на Малом Фонтане, или в Фонтанном переулке, или еще где-то…

Арнольд шарфик не взял.

— Оставь себе на память, — сказал. — Конец трауру.