Два рассказа - [15]
Да они же пара, эти двое. Гастон Хлебняк и Вильма Макария. Адриан моментально это почувствовал, еще до того как они заговорили. Подумал, что теперь ему следует упасть и умереть от инфаркта. Предан, уничтожен, раздавлен. Разрушены надежды, дом в Изумрудном городе не для него, как и не для него — осень жизни с женщиной, сквозь смуглую кожу которой пробивались золотые лучи обещаний. Эля кинулась на шею Гастону: ой, пан учитель, какие кудри, в жизни бы не узнала, — а в глазах Вильмы сверкнула ревность. А у Адриана не случилось инфаркта. Он думал о том, что пенсия истрачена на переезды, ночлеги, на подношения врачам, а тут надо готовить ужин на четверых. Присмотрелся к Гастону: гибкий, широкоплечий, длинные волосы тщательно вымыты, стал выше ростом и как будто помолодел. Подумал, что тоже помолодел бы рядом с женщиной.
Слава Богу, у Гастона были какие-то деньги; они заказали пиццу. Гастон оживленно рассказывал, как они с Вильмой сразу нашли общий язык, Данил о Киш, Дубравка Угрешич — он засыпал ее именами, думал блеснуть, да что там — она влюблена в поэзию Ежи Либерта[10], а он чего только не выдумывал, чтобы увлечь Элю и ее подружек чтением стихов и писем Либерта, а Вильма: как же, ведь это время Бруно Шульца, нужно знать о нем все… И сразу ответила строфой: Помнишь, в деревне день, словно розу, / Прятала в книгу. / Бук — что ни час, то новая поза — / С тучей в обнимку.
Гастон отвечал ей: Здесь же: не небо — серая крышка; / Сердце ли ноет, / Ты ль свой тревожный полог, малышка, / Ткешь надо мною…
У него не случился инфаркт, он слушал, ел пиццу и пил украинскую перцовку, привезенную Вильмой из Дрогобыча. Его сердце должно бы ныть, а он как дурак радовался: за столом люди, Эля вернулась на время, рыжий поправляется в больнице, в сознании, дышит самостоятельно. Потом Гастон попросил Адриана показать завтра ему те маршруты в интернете, где были предложения и оценка недвижимости, и ушел, поцеловав Элю в щеку, Вильму в щеку.
Вильме досталась кровать в спальне, Эле Адриан постелил в другой комнате на диване, себе поставил на кухне брезентовую раскладушку. И хотя было удобно и тепло, понял, что не уснет. Крутился, ворочался с боку на бок, стыдясь, что думает о деньгах. Полная майская луна светила в окно, прогрохотал ночной трамвай.
— Не спишь? — спросила Эля. Ее разбудила скрипнувшая половица.
— Нет, я немного поспал в поезде. Мне тут нужно… кое-какие бумаги… из библиотеки. А ты спи. Может, хочешь подушку повыше?
Он увлекся разложенными на кухонном столе старыми записями и даже не заметил, что Эля стоит в дверях.
— Что там у тебя?
Повернулся к ней и подумал, что такой же высокой и худенькой была Рена, когда они познакомились.
— Ты помнишь тетю Фему? Мы как-то гостили у них в Пшеворске. Ты была маленькая, влюбилась в их пса, такой… лохматый. Тетя еще жива, я звонил ей из Познани. Так вот, у нее появилась идея… В Швейцарии, сто лет назад, я работал над красителями для смол, даже хотел кое-что запатентовать, но вместо этого угодил в «интернат» в Висьниче. У Феминой внучки, точнее ее мужа, в Розвадове небольшое предприятие, они красят гранулированный поликарбонат для кораблестроительной фирмы. Ну и я… можно было бы договориться. Я бы поехал туда на какое-то время… может, даже эту квартиру продал бы. Пенсия у меня не самая маленькая — и все равно… до первого еле дотягиваю… сама понимаешь.
— Ну да, понимаю. Понимаю, папа. Звонил Огги. Они плывут под полной луной. У него вахта за штурвалом.
— И что? Что с этим Огги?
— Похоже, все хорошо.
История жизни одного художника, живущего в мегаполисе и пытающегося справиться с трудностями, которые встают у него на пути и одна за другой пытаются сломать его. Но продолжая идти вперёд, он создаёт новые картины, влюбляется и борется против всего мира, шаг за шагом приближаясь к своему шедевру, который должен перевернуть всё представление о новом искусстве…Содержит нецензурную брань.
Героиня книги снимает дом в сельской местности, чтобы провести там отпуск вместе с маленькой дочкой. Однако вокруг них сразу же начинают происходить странные и загадочные события. Предполагаемая идиллия оборачивается кошмаром. В этой истории много невероятного, непостижимого и недосказанного, как в лучших латиноамериканских романах, где фантастика накрепко сплавляется с реальностью, почти не оставляя зазора для проверки здравым смыслом и житейской логикой. Автор с потрясающим мастерством сочетает тонкий психологический анализ с предельным эмоциональным напряжением, но не спешит дать ответы на главные вопросы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Доминик Татарка принадлежит к числу видных прозаиков социалистической Чехословакии. Роман «Республика попов», вышедший в 1948 году и выдержавший несколько изданий в Чехословакии и за ее рубежами, занимает ключевое положение в его творчестве. Роман в основе своей автобиографичен. В жизненном опыте главного героя, молодого учителя гимназии Томаша Менкины, отчетливо угадывается опыт самого Татарки. Подобно Томашу, он тоже был преподавателем-словесником «в маленьком провинциальном городке с двадцатью тысячаси жителей».
«Возможности» (Пьеса в десяти сценах) английского драматурга Говарда Баркера (1946) в переводе Александра Сергиевского. Вот что, среди прочего, пишет переводчик во вступлении, объясняя, что такое «пьесы катастроф» (определение, данное этим пьесам британской критикой): «…насилие, разочарованность и опустошенность, исчерпанность привычных форм социально-культурного бытия — вот только несколько тем и мотивов в драмах и комедиях Баркера».
И еще одна документальная проза: если дневники Ф. Кельнера дают представление о сумасшествии, постигшем нацистскую Германию, то Лена Син-Лин (1937) описывает безумие на другом конце света: годы «культурной революции» в коммунистическом Китае. «ИЛ» печатает главы из книги ее мемуаров «Белое внутри черного, черное внутри белого».
В рубрике «Литературное наследие» — восторженная статья совсем молодого Поля Верлена (1844–1896) «Шарль Бодлер» в переводе с французского Елизаветы Аль-Фарадж.
Французский поэт, прозаик, историк культуры и эссеист Ив Бонфуа (1923) в двух эссе о Шекспире предлагает свое понимание философского смысла «Гамлета», «Короля Лира» и «Макбета». Перевод Марка Гринберга.