Два рассказа - [12]

Шрифт
Интервал

Он встал, подошел к письменному столу и набрал в интернет-поисковике «Ивонна Ла-Рошель». Результат поиска выдал христианское сообщество в Ла-Рошели, они распределяли ночные дежурства в молитвенной акции против пыток, какая-то Ивонна была среди тех немногих, кто согласился молиться, по меньшей мере, пятнадцать минут между тремя и пятью утра. За мир без пыток.


С моря дул холодный ветер, несший с собой смесь запахов водорослей, отработанного дизеля, рыбной муки с предприятия «Рыбарски прогресс». С террасы были видны фонари в порту, узкий, как фьорд, залив с огнями прогулочных катеров и яхт. Поток света с маяка раз за разом обрушивался на белый каскад мраморных плит на старом венецианском кладбище высоко над портом. Вильма Макарич сидела с приятельницами из издательства и пила красное вино в кафе «Цицария». Они съели баранье рагу, а потом, вместо мороженого, заказали еще одну бутылку «домаче вино». Беседа текла так хорошо, что и расходиться не хотелось. Беба рассказывала о своем новом парне, который вернулся из Мюнхена и присматривал участок под строительство пансионата на побережье. Бисерка, дочь хозяев гостиницы из Ровиня, была специалистом — она знала, где туризм отмирает, а где есть перспективы. Острова войдут в моду. Это психология — на островах люди чувствуют себя в безопасности. Чем больше террористов, тем выше будет взлетать цена земли на островах.

Вильма достала письмо от Адриана и положила на красную скатерть. Накрыла его ладонью, словно козырную карту, благодаря которой сорвет банк.

— Что там у тебя? — поинтересовалась Беба и положила свою руку сверху. Сверкая бриллиантом в кольце, прибывшем из Мюнхена.

— Самое странное письмо в мире. Из Польши.

— Хотят приехать? Ищут место для отдыха?

Вильма усмехнулась.

— Холодно! Ни за что не догадаешься. Не хотят приехать и не ищут комнату у моря с ванной и телевизором. Не знаю, чего ищет этот поляк.

— Тебя, — сказала Бисерка. — Мужик ищет бабу. Как всегда.

— Не меня. Он даже не знает, что Цирила убили сербы. Цирил одалживал ему лодку. Сто лет назад.

— Кстати, а что с той лодкой? — спросила Беба. Мюнхенские деньги так вскружили ей голову, что она скупила бы весь мир.

— Продала за копейки. Зоран ее купил. Зоран, деверь. Плавает, возил меня как-то на Хвар.

Она помнит солнце, ветер, пахнущий лавандой, белые скалы на острове и цветущие поля над ними. В последний раз тогда плакала она по Цирилу.

— Вы меня не помните, а я вас знаю, — говорил молодой голос в телефонной трубке. — Номер дал мне ваш друг из Ровов, Макс Сейка. Вы с ним были в Ровах. У меня к вам дело, это не телефонный разговор. Зайдите в пиццерию «Сорренто», или я к вам загляну. Адрес у меня есть, Сейка дал.

Адриан согласился, тот не пришел. Но потом все же появился, опоздав на час.

На вид лет тридцати, коренастый, в длинном плаще, в студенческом берете вишневого цвета. Значок факультета ветеринарии на кармане пиджака от серого костюма. Принес бутылку молдавского красного.

Адриан чувствовал, как его распирает от радости. К нему пришли, и не кто-то там, а молодой, сильный, веселый. Он всматривался в темные глаза гостя, восхищался его широким лицом с грубыми чертами, носом картошкой и ямочкой на подбородке. Аккуратно подстрижен, тщательно выбрит, пахнет от него модным мужским парфюмом. Модест. Только имя свое назвал этот Модест, не дожидаясь приглашения открыл сервант, достал рюмки, откупорил бутылку штопором в швейцарском перочинном ноже, налил щедро, до краев. Макс Сейка говорил: Адриан любит красное сухое.

Они чокнулись, улыбнулись друг другу. Выпили. Молдавское было недурное. С диоксидом серы, но хорошее. Адриан предложил открыть банку фасоли и разогреть куриные тефтели.

Под вино неплохо что-нибудь съесть, время ужина. Он боялся, что гость вот-вот уйдет. Гость покачал головой. Сказал, что недавно обедал. Налил.

— Когда Макс Сейка сказал, что вы разбираетесь в химии, я решил, что вас мне Бог послал. Такой человек…

«Слишком часто наливает», — мелькнуло в голове у Адриана Рогатко. Слушал. Гость говорил. Производство маленькое, кустарное, а требует профессионала.

«Химия для меня — закрытая тема, нужно уметь обходиться тем, что есть», — напомнил он себе, когда услышал, что дело пустяковое, установка аппаратуры, а заработок больше, чем он может себе представить. Он и не представлял. Боялся. Перестал слушать. Было уже такое искушение после «интерната», когда сидели без работы и без гроша.

— Ну понятно, понятно, — покивал головой Рогатко и закашлялся. — Понятно, понятно, аппаратура. Я пошел.

— Куда? — заволновался Модест. — Выпейте.

Похоже было, что хозяин не слышит. Он отошел, неестественно склонив набок голову, подволакивая одну ногу. Но тут же вернулся и расставил пять глубоких тарелок.

— Зачем? Для кого это?

— Борс я варю из пакетика. Борч. Борщ, — поправился он. — Хвалит на пятерых. Макс Сейка с женой, вы с женой. А я — не, — старик говорил неразборчиво. — Понятно, понятно, я пошел.

Модест, обескураженный, ждал. Адриан вскоре вернулся. Светлые брюки спереди мокрые, из расстегнутой ширинки высовывается краешек рубашки. Он не садился, семенил вокруг стола на нетвердых ногах. Бормотал одеревеневшими, не смыкающимися губами.


Рекомендуем почитать
Такой забавный возраст

Яркий литературный дебют: книга сразу оказалась в американских, а потом и мировых списках бестселлеров. Эмира – молодая чернокожая выпускница университета – подрабатывает бебиситтером, присматривая за маленькой дочерью успешной бизнес-леди Аликс. Однажды поздним вечером Аликс просит Эмиру срочно увести девочку из дома, потому что случилось ЧП. Эмира ведет подопечную в торговый центр, от скуки они начинают танцевать под музыку из мобильника. Охранник, увидев белую девочку в сопровождении чернокожей девицы, решает, что ребенка похитили, и пытается задержать Эмиру.


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


Всё, чего я не помню

Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.


Колючий мед

Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.


Неделя жизни

Истории о том, как жизнь становится смертью и как после смерти все только начинается. Перерождение во всех его немыслимых формах. Черный юмор и бесконечная надежда.


Белый цвет синего моря

Рассказ о том, как прогулка по морскому побережью превращается в жизненный путь.


Два эссе о Шекспире

Французский поэт, прозаик, историк культуры и эссеист Ив Бонфуа (1923) в двух эссе о Шекспире предлагает свое понимание философского смысла «Гамлета», «Короля Лира» и «Макбета». Перевод Марка Гринберга.


Возможности

«Возможности» (Пьеса в десяти сценах) английского драматурга Говарда Баркера (1946) в переводе Александра Сергиевского. Вот что, среди прочего, пишет переводчик во вступлении, объясняя, что такое «пьесы катастроф» (определение, данное этим пьесам британской критикой): «…насилие, разочарованность и опустошенность, исчерпанность привычных форм социально-культурного бытия — вот только несколько тем и мотивов в драмах и комедиях Баркера».


Шарль Бодлер

В рубрике «Литературное наследие» — восторженная статья совсем молодого Поля Верлена (1844–1896) «Шарль Бодлер» в переводе с французского Елизаветы Аль-Фарадж.


Белое внутри черного, черное внутри белого

И еще одна документальная проза: если дневники Ф. Кельнера дают представление о сумасшествии, постигшем нацистскую Германию, то Лена Син-Лин (1937) описывает безумие на другом конце света: годы «культурной революции» в коммунистическом Китае. «ИЛ» печатает главы из книги ее мемуаров «Белое внутри черного, черное внутри белого».