Два пера горной индейки - [93]

— Только ведь я, Николай Львович, сказал сегодня Бураханову, что он бюрократ и вредитель.

— Как?! — изумился доцент. — Прямо так и сказал?

— Так и сказал. Чего мне бояться? «Вы бюрократ, — говорю, — и только мешаете работать». — И я рассказал о сегодняшнем приеме у проректора.

Рассказ мой еще пуще развеселил Флоринского.

— Да, — сказал он смеясь, — тогда твое дело швах. Не быть тебе кандидатом наук.

— Это мы еще посмотрим... Что, я неправду сказал?

— Сказал ты, безусловно, правду, но чего добился? Не-е-ет, — покачал головой доцент, — здесь ты маху дал. Тут ничего не изменишь, пора бы тебе это понять.

На трибунах пустого стадиона сидели группками люди с опухшими физиономиями. У многих из них под глазами красовались желтые и сиреневые синяки. Они являются сюда точно к половине одиннадцатого, как на работу, потом исчезают и через некоторое время появляются здесь уже несколько более оживленные.

— Во друзья, — сказал я. — Сидят как буддийские монахи, не шевельнутся.

— О нет, юноша, — возразил доцент, — они совсем не похожи на буддистов. Ты знаешь, что по этому поводу говорил Сидарта Готама?

Я ответил, что не знаю, да и кто этот Готама, мне тоже неизвестно.

— Сидарта Готама — это и есть Будда, или Совершеннейший. Пятая заповедь его учения гласит: «Не пей хмельного. Самое драгоценное в человеке — разум. Его всячески надо беречь, сохранять в чистоте. Хмельные напитки затемняют разум, делают человека безумным. А когда разум затемнен, человек лишается возможности отличить истину от ложного, сбивается с истинного пути и готов совершить всякую ошибку и всякое преступление».

Возле раздевалки сидели перед футбольным полем Овчаров и Козельский. Оба в пиджаках, при галстуках и в начищенных ботинках. У Овчарова в маленьких, налитых кровью глазах — злость, а красное лицо Козельского не выражает ничего, кроме равнодушия коровы. Этакий флегматичный здоровенный детина. Они никогда не переодеваются для занятий в тренировочный костюм. Козельский иногда напялит на голову спортивную шапочку и считает, что он в форме. Разминки они не проводят и присутствующих на занятиях студентов не отмечают. У них в журналах все присутствуют.

Овчаров отколол номер на первом занятии с первокурсниками гидрологического отделения, за который он ответственный. Собрал он студентов в спортивном зале, рассадил их на гимнастические скамейки, сам сел перед ними за стол и заявил:

— Для начала запомните раз и навсегда: самый главный предмет у вас в институте будет физическое воспитание.

А когда слегка напуганный студент робко спросил у него, почему именно физическое воспитание, Овчаров взревел:

— Как почему?! Как почему?! Да вы посмотрите на своих преподавателей по другим предметам, это же все рахиты!!!

Вот из-за таких «педагогов» нас и называют презрительно «физкультурниками». Дыхнет такой тип на студента перегаром, и тот уже и с тобой не здоровается, проходит мимо и не замечает, теперь для него все преподаватели физического воспитания — люди, к которым можно относиться без всякого уважения: «физкультурники». Только доцент не обижается, когда его называют «физкультурником». Колокольцев, например, при всей своей осторожности, никогда не смолчит, сразу лезет в бутылку и обязательно поправит человека, объяснит ему, что это он физкультурник, а мы преподаватели физического воспитания.

Студенты переоделись, мы вышли и построили каждый своих. У доцента были почти все, у нас с Шелестовым чуть поменьше. К Козельскому пришли всего три студента, он отправил их играть в футбол к студентам Овчарова. А тот тоже своих не строил и не отмечал, бросил мяч, и ребята пошли играть в футбол.

Шелестов замечательно провел разминку, прямо как артист. Он никогда не повторяется, упражнения у него всегда новые, эмоциональные и игровые. Когда его студенты заканчивают разминку, лица у них разгоряченные и довольные, как и у самого Шелестова. Неужели он готовится к каждому занятию? Когда он только успевает?

Мои альпинисты бегали на время 5000 метров, девушки — 2000. Готовимся к кроссу альпинистов «Буревестника», зарабатываем путевки в альпинистский лагерь. Ориентировщики Кима Васильевича отрабатывали выносливость, с каждой тренировкой увеличивая дистанцию. Лучшие его ребята пробегают уже по десять километров. Доцент давал своим горнолыжникам четко разработанную систему специальных упражнений. Делал он это здорово, для человека, не имеющего физкультурного образования, просто отлично. Знает дело и любит. Признает он только австрийскую школу. Горные лыжи ныне модны, студенты валом валят к нему.

В раздевалку мы вернулись слегка уставшими. Я ничего пока не сказал своим. Перестанут ведь ходить. Какой альпинизм без гор? Им он не только интересен, но и нужен. В высокогорье геологи хорошо зарабатывают. У старых геологов, правда, бывает некоторое недоверие к альпинизму, мы, мол, и без всякой техники залезали куда надо. У молодежи уже другое отношение к альпинистской технике.

— Вот случись сейчас что-нибудь серьезное на футбольном поле, ведь им не отбрехаться, дуракам, — ворчал Ким, стягивая с себя тренировочную куртку: Овчаров и Козельский ушли, не дождавшись конца игры. — Я, пожалуй, посижу, пока не кончат.