Два мира - [73]
– Гоп!
Летягин крякнул, стал оттирать снегом руки, запачканные кровью.
– Товарищи, подсобите мне. Одному не управиться, застыли здорово.
Пожилой, рыжеусый партизан снял шапку, тяжело вздохнул. Около него чернела куча валенок, полушубков. Жестиков очнулся, хватил полные легкие дыму, подпрыгнул, хотел встать, но бедро у него было разбито, он смог только приподняться на четвереньки.
– В-и-и-у-у-у-й!
Свиной визг тонким, едким ударом кнута метнулся в тайгу, завяз в густой безмолвной чаще.
– Эх, живой попал! – Партизан бросил кочергу, вытащил из-за пазухи длинный, тяжелый «смит».
– Чего человеку мучиться.
– Не тронь.
Черный, высокий Летягин отвел руку товарища.
– У тебя что, патронов много, что ли? По падали не стреляют. Заслужил он этого. Сдохнет и так!
«Смит» нерешительно ткнулся за пояс. Не сильно, но отчетливо щелкнув, у Жестикова лопнули глаза. Волосы добровольца пылали, скипаясь в черную, вонючую пену. Язык огня, лизавший голову, был похож на яркий ночной колпак с острым концом и мохнатой дымчатой кисточкой наверху. Раскаленные щипцы разодрали живот и грудь. Жестиков скрючился кольцом, ткнулся в угли. Чубуков с Летягиным постояли немного молча, пошли помогать рыжеусому раздевать убитых.
– Еще бы чернозубого этого, рыжего дьявола поймать, который жану-то опозорил, – вслух подумал Летягин.
Потом они еще два раза ездили за трупами, снимали с них все до нитки, голых кидали в огонь. Привезли и бросили туда же замерзших Нагибина и Скрылева. Дрова подкладывали всю ночь. Трупы горели ровным синим огнем, почти не давая дыму.
– Ишь, как горит человек. Ровно керосин али спирт.
Партизаны курили, сидя на снегу. По черным сгоревшим человеческим головням бегали тихие синие огоньки. Снег кругом был залит прыгающими пятнами синьки и крови. Тайга, совсем непроглядная, темным валом обложила поляну. Мороз залазил партизанам под дохи, толкал их ближе к костру.
Утром в селе ударил колокол. Большой, тяжелый, широкогорлый. Ему ответил маленький, тонкоголосый. Вся колокольня заговорила грустно, тихо. Медные вздохи разбудили тайгу.
– Что это такое? Будто в Пчелине попа не было, а звон. Да никак похоронный? Кого-то хотят честь-честью проводить на тот свет. Но где взяли попа?
Чубуков недоумевал, разводил руками. Костер еще горел.
В комнате Агитационного Отдела Жарков спорил с Воскресенским:
– Слышишь, звонят, – говорил Жарков, – и ты должен будешь сейчас пойти в церковь, надеть ризу, отпеть семерых наших партизан и окрестить двух ребятишек у беженцев. Это уж ты как хочешь, а сделать должен.
Воскресенский раздраженно пожимал плечами:
– Я не понимаю, зачем эта комедия? Разве я для того снимал с себя сан, чтобы опять здесь восстановить его. Нет, я не хочу.
– А я тебе говорю, что ты должен. Меня старики еще вчера просили, чтобы, значит, все устроить по-христиански. Я согласился. Пойми, Воскресенский, что сознательных большевиков у нас не больно много, а попутчиков случайных сколько хочешь, их у нас сила, на них держимся. Ничего не попишешь, приходится им угождать.
– Как это все-таки противно.
– Потерпи, Иван Анисимович, соединимся с Красной Армией, тогда не станем и со стариками считаться.
В комнату вошла старуха просвирня, стала креститься на передний угол.
– Здравствуйте, крещены которы. Здорово живете.
– Здравствуй, матушка.
– Ну, который из вас батюшка-то, сказывайте? Воскресенский слегка покраснел.
– Я, а что?
– Ждут вас уж в церкви-то. Покойничков принесли. Пожалуйте.
Жарков, смеясь, отвернулся к окну.
– Иди, Иван Анисимыч.
Воскресенский махнул рукой, стал одевать доху. Церковь была полна. Партизан боком прошел через толпу, скрылся в алтаре. Золотая твердая риза сидела неловко, мешком. Воскресенский уже отвык от неудобных одежд духовного пастыря. Яркие большие кресты из толстой ткани смешно лезли в глаза. Стриженый, бритый, скорее похожий на католического ксендза, чем на православного священника, Иван Анисимович вышел на амвон, перекрестился, перекрестил народ.
– Во имя отца и сына и святого духа.
Толпа поклонилась, вздохнула, замахала руками. Отпевание началось. Убитые лежали в белых сосновых гробах.
– Со святыми упокой, Христе, души усопших рабов твоих.
Родные погибших плакали, клали земные поклоны. На улице развернутым фронтом, с красными знаменами выстроились две роты. Одна Таежного, другая Медвежинского полка. Воскресенский незаметно для себя вошел в роль священника, служил не торопясь, молитвы читал внятно, с чувством. Старики и старухи, за долгое время скитаний по тайге стосковавшиеся по церкви, стояли довольные, с ласковыми, прояснившимися глазами. Скорбными, дрожащими вздохами падали в сердце толпы слова молитвы.
– И сотвори им в-е-е-чную па-а-а-а-мять! Люди опустились на колени, с плачем молили:
– Сотвори им в-е-е-е-чную п-а-а-а-мять.
Когда гробы были вынесены на паперть, партизаны запели:
Вы жертвою пали в борьбе роковой
Любви беззаветной к народу… В
ы отдали все, что могли, за него…
Старики и старухи крестились, всхлипывали:
Со святыми упокой, Христе, души усопших рабов твоих.
Нет, они не были рабами. Красные продырявленные пулями знамена отрицательно трясли своими полотнами: нет, нет. Партизаны, сжимая винтовки, снимали шапки.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Владимир Яковлевич Зубцов (1895–1938), он же — талантливый русский писатель Владимир Зазубрин, сам пережил все ужасы Гражданской войны, успев повоевать и в армии Колчака, и в красной кавалерии, и в органах ВЧК-ГПУ.В книгу вошли лучшие произведения писателя. Роман «Горы» (1925) — о судьбе двух братьев, Иване и Федоре Безуглых, коренных сибиряках, воевавших за свободу родного края, но очень по-разному воспринявших новую, советскую власть. Повесть «Щепка» (1923), или «Повесть о Ней и о Ней», явилась первой, правдивой и страшной в своей подлинности, картиной «классовой революционной борьбы», показавшей ее изнанку.
Имя Владимира Яковлевича Зазубрина известно читателям по роману "Два мира" - одному из самых впечатляющих произведений в нашей литературе о гражданской войне. Но до последнего времени мало кто знал, что перу этого талантливого русского писателя принадлежит помимо романа значительное литературное наследие, которое не видело света почти шесть десятков лет. В настоящий сборник вошло лучшее из этого наследия - повесть "Щепка", рассказы "Общежитие", "Бледная правда", роман "Горы", избранная публицистика. Созданные на заре советской власти, они удивительно современны, что свидетельствует о провидческом даровании их автора.
Издательство Круг — артель писателей, организовавшаяся в Москве в 1922 г. В артели принимали участие почти исключительно «попутчики»: Всеволод Иванов, Л. Сейфуллина, Б. Пастернак, А. Аросев и др., а также (по меркам тех лет) явно буржуазные писатели: Е. Замятин, Б. Пильняк, И. Эренбург. Артелью было организовано издательство с одноименным названием, занявшееся выпуском литературно-художественной русской и переводной литературы.
Документальное повествование о жизненном пути Генерального конструктора авиационных моторов Аркадия Дмитриевича Швецова.
Издательство Круг — артель писателей, организовавшаяся в Москве в 1922. В артели принимали участие почти исключительно «попутчики»: Всеволод Иванов, Л. Сейфуллина, Б. Пастернак, А. Аросев и др., а также (по меркам тех лет) явно буржуазные писатели: Е. Замятин, Б. Пильняк, И. Эренбург. Артелью было организовано издательство с одноименным названием, занявшееся выпуском литературно-художественной русской и переводной литературы.
Основу новой книги известного прозаика, лауреата Государственной премии РСФСР имени М. Горького Анатолия Ткаченко составил роман «Воитель», повествующий о человеке редкого характера, сельском подвижнике. Действие романа происходит на Дальнем Востоке, в одном из амурских сел. Главный врач сельской больницы Яропольцев избирается председателем сельсовета и начинает борьбу с директором-рыбозавода за сокращение вылова лососевых, запасы которых сильно подорваны завышенными планами. Немало неприятностей пришлось пережить Яропольцеву, вплоть до «организованного» исключения из партии.
В сатирическом романе автор высмеивает невежество, семейственность, штурмовщину и карьеризм. В образе незадачливого руководителя комбината бытовых услуг, а затем промкомбината — незаменимого директора Ибрахана и его компании — обличается очковтирательство, показуха и другие отрицательные явления. По оценке большого советского сатирика Леонида Ленча, «роман этот привлекателен своим национальным колоритом, свежестью юмористических красок, великолепием комического сюжета».
Рассказ об островах Курильской гряды, об их флоре и фауне, о проблемах восстановления лесов.