Два листка и почка - [56]

Рассказ Нараина настолько совпадал с тем, что думал Гангу, что показался ему откровением, и он заблестевшими глазами стал всматриваться ему в лицо.

— Эх, — сказал горахпурец, привлекая пристальное внимание Гангу, — если бы мы только могли действовать сообща и сговориться с кули других плантаций!

— Это было бы совершенным безумием, — возразил Нараин. — Разве ты не знаешь, брат, как поступают белые? Вот одного пария твоего возраста, по имени Вирона Тиланг, засадили в тюрьму, потому что он задумал идти наниматься на Циннамарские чайные плантации, где у него, по слухам, работало много земляков. Его задержали и привели к управляющему. Однако тот не поверил, что Тиланг пришел только в поисках работы, и решил, что его подослали конгрессисты — эти, знаешь, кого не терпят сахибы. Управляющий написал на кули жалобу; бабу, слуги и сторожа ее подтвердили, и парня передали в полицию. В жалобе было сказано, что кули — агент профсоюзов, — есть такие союзы для кули, о которых мы тут даже не слыхали. Сахибы не разрешают их представителям приезжать на плантации и объяснять, что такое профсоюз, однако года два назад сюда к нам пробрался один сахиб из профсоюза, переодетый факиром. Он нам и рассказал, братья, что профсоюз для того и существует, чтобы помогать кули и защищать их права против хозяев. Так вот, я кончу про Вирону: он сказал, что даже никогда не слышал названия профсоюза. И все-таки его посадили в тюрьму — обвинили, что он причинил беспокойство управляющему.

— Что же он, не обжаловал? — спросил бхутиец.

— А кто бы стал его слушать? — с горечью воскликнул Нараин. — Сахибы делают что хотят, брат. Если ты им нужен, они заставят тебя остаться, если нет — прогонят. После войны торговля шла плохо. Мелкие плантации, заработав уйму денег во время войны, позакрылись, а на крупных объявили всем кули, что им будут платить очень мало. Этот низкий заработок уменьшили до того, что в день нельзя было заработать больше, чем три пайсы. Кули стали тысячами покидать плантации. Они десятками умирали от голода по обочинам дорог и все-таки твердо решили не возвращаться на плантации — достаточно они натерпелись горя, получая три пайсы в день! У них на глазах пороли их братьев, творили всякие жестокости — словом, они насмотрелись того, что мы молча терпим сейчас. И не расскажешь, каких только лишений они не перенесли — вот почему они предпочитали смерть возвращению… — Нараин закашлялся — он рассказывал так горячо, что у него не хватало дыхания.

«Если б только я мог разделять его чувства», — думал Гангу, глубоко взволнованный рассказом Нараина. Ему хотелось подбодрить Нараина и выразить свое сочувствие, и он с неподдельным участием спросил:

— А что произошло потом, брат?

— Когда кули стали уходить со всех плантаций, — продолжал с волнением Нараин, справившись с приступом кашля, — сахибы всполошились. Они захотели остановить движение. Сахиб на железной дороге в Каримджане приказал не продавать билетов кули. И они пошли по дорогам, брат. Около шестисот кули задержали в Калауре. Тысячи других сели в поезд в Гоалундо, потому что гандисты заставили начальство на железной дороге продать им билеты. Но в Фаридпуре их задержали по распоряжению магистра города, сняли с поезда, продержали ночь под охраной полиции, а наутро отпустили. Члены конгресса организовали питание для кули в трех милях от города и посадили их в поезда в Коксе. В Белгачи их снова кормили горожане. Но магистрат города вмешался и не разрешил им сесть в поезд, хотя богатые люди из Белгачи и предлагали купить им билеты за свой счет. Все же начальство на следующий день уступило, и кули смогли добраться до Кустеа. Немало их умерло в дороге от холеры. В Каримджани саркар и хозяева предложили кули увеличить им заработок до шести анна в день. Однако они и на это не пошли. Тысячи их бродили по городу в самую жару. Голодные и нагие, они в изнеможении падали на улицах. Многие старались пробраться домой — среди них были люди из Назика и даже из такой дали, как Раджипутана, Бомбей или Мадрас. Агенты плантаторов ночью пробрались к реке и убрали сходни, чтобы кули не могли сесть на пароходы. Потом, при посадке, произошла давка, многие упали в воду и утонули.

Нараин перевел дух, потом вздохнул и повел рассказ дальше:

— Саркар предложил кули вернуться на плантации. «Мы не пойдем, — ответили они, — а хотим вернуться домой, пусть даже придется всем идти пешком — старикам, женщинам с детьми на руках, но мы по горло сыты грубостью хозяев». Им захотел помочь жрец, друг Махатмы Ганди, но что он мог для них сделать? Только ходил взад и вперед от них к саркару и обратно да сочувствовал им в душе. На вокзале в Чанзпуре — в залах и в сквере вокруг — собралось более трех тысяч кули с семьями. Они все ждали разрешения уехать. Но вот один поезд ушел без них, второй ушел, а их все не сажают. Кули потеряли всякую надежду и стали устраиваться, чтобы провести на станции ночь. Когда все заснули, в вокзал ворвался отряд гуркхов и напал на спящих со штыками и прикладами. Ах, братья, ведь тут были дети и новорожденные, они кричали и плакали. Спасаясь, одна беременная женщина застряла между прутьями решетки в проходе у кассы: гуркх выпустил ей внутренности. Когда на шум сбежались горожане с фонарями, многие кули были ранены или убиты. Так что сегодняшний случай с нами — ничто по сравнению с тем, что пережили там. Нам, братья, только и остается, что курить свои трубки, поминать имя божие и никуда не уезжать.