Два листка и почка - [10]
Что мог понять Крофт-Кук, если думал, что участь раба на плантации все же предпочтительнее той жизни, которую кули вели у себя дома в деревне? Де ля Хавр взглянул на своего собеседника. Управляющий ждал, что врач скажет что-нибудь, что могло бы смягчить натянутость прощания. Но тот молчал, погруженный в свои мысли. В сущности Крофт-Кук лишь разделял всеобщее заблуждение: любой англичанин в Индии был в той или иной степени убежден в неспособности индийцев к самоуправлению. Редкие исключения, вроде самого де ля Хавра, казались просто странными в этой глуши и портили всю картину. Он вспомнил, что даже Туити, один из самых умных людей на плантации, считал, что он, де ля Хавр, преувеличивает. Правда, Туити был неразговорчив и всегда терпеливо, не прерывая, выслушивал де ля Хавра; но его редкие ворчливые реплики и скептическая улыбка, с которой он выколачивал пепел из трубки по окончании горячих филиппик де ля Хавра, достаточно ясно выражали его мнение. Раз вечером в клубе он высказал его более пространно.
— Знаете, — сказал он, — в общем кули здесь до известной степени находятся в более благоприятных условиях. Мы относимся с уважением к их обычаям и предрассудкам. Они имеют кров и пищу. Им позволяют держать коз и кур. У них незатейливые вкусы, и они, по всей вероятности, чувствуют себя неплохо. Представления их скудны, и они довольствуются небольшим запасом слов. Может быть, они действительно угнетены, я полагаю, никто не будет этого отрицать; но они не ощущают этого так, как ощущали бы мы. Этого нельзя забывать. — И он поглубже уселся в кресло и стал шарить по карманам, ища свой кисет с табаком.
Этот случай вспомнился де ля Хавру и на мгновение как будто озарил все; ему вдруг представилось, что, может быть, он и на самом деле преувеличивает. Он приготовился уходить.
— До свидания, миссис Крофт-Кук. До свидания, — стал он прощаться.
— До свидания, Джон, — улыбнулась ему миссис Крофт-Кук, поднимая голову от книги Маргарет Петерсон «Любовь в Сахаре», которую она раскрыла, когда мужчины начали спорить, на том самом месте, на котором остановилась утром.
— Подождите меня, Джон, — сказала Барбара, перед этим уходившая ненадолго. — Я пройдусь с вами.
— Я думала, ты поедешь верхом, моя крошка, — сказала миссис Крофт-Кук, — и заранее распорядилась, чтобы конюх оседлал твою лошадь, тем более, что он всегда слишком долго копается…
— Я не надолго, мама, — ответила Барбара и вышла вслед за де ля Хавром.
Крофт-Кук был слишком занят, чтобы вмешиваться в жизнь дочери, и ограничивался тем, что иногда выражал свое неодобрение ворчанием. И на этот раз он не стал слушать замечаний жены, а налил себе стакан неразбавленного виски и удалился в свою небольшую контору за верандой. А так как он был деловым человеком и, вдобавок, у него в голове стоял легкий туман от виски, он тут же забыл про докладную записку де ля Хавра о холере и углубился в реальные факты, выраженные в фунтах, шиллингах и пенсах.
Глава 3
Ряды кирпичных домиков в поселке кули, с их железными крышами, сверкавшими в бледном сиянии предвечернего солнца, произвели на Саджани огромное впечатление. А когда Бута подвел всю семью к одному из домиков на дальнем конце улочки в глубине долины, она невольно воскликнула: — Да он почти такой же, как дом нашего деревенского судьи!
Гангу собственными руками построил свою глинобитную хижину в деревне и имел представление о том, какие должны быть дома в условиях климата Индии; он понимал, что эта покрытая жестью коробка вовсе не так хороша, потому что в ней будет очень жарко летом и холодно зимой. Его не так-то легко провести, и он был далеко не в восторге от аккуратного вида домика.
— Ну разве тебе снилось, что ты когда-нибудь будешь жить в настоящем доме? — восклицал Бута. — Мы, деревенщина, ничего не умеем. Посмотри, какие домики строят англичане даже для простых рабочих!
Предположение Гангу подтвердилось, когда он вошел в помещение следом за своей взволнованной, дрожащей от возбуждения женой: в тесном домике, стоявшем стена к стене с другим таким же домиком, было жарко как в печке от раскалившейся железной крыши. Он обвел глазами комнату, заглядывал в углы, куда не проникал свет, и ему показалось, что тяжелые, непроницаемые стены придавили его со всех сторон: он никогда не испытывал такого чувства в их деревенской хижине из податливой глины, даже когда задыхался там от дыма. И в то же время, когда он вышел на середину комнаты, ему показалось, что негде повернуться. Но он старался себя подбадривать, надеясь, что они скоро привыкнут к новому дому.
— Здесь мы сложим печку, а в том углу у нас будут стоять ведра с водой, — суетилась Саджани, с увлечением распределяя площадь в новом доме. — Иди-ка сюда, Леила, и ты Будху, — крикнула она детям, которые остались на улице, — ну-ка принесите мне пару кирпичей и немного глины.
— Имей терпение, о мать моей дочери! — остановил ее Гангу. — Давай сначала немного отдохнем, а потом уже начнем складывать печку и выбирать место для ведер. Во всяком случае, этот угол надо отвести для спанья. Немного погодя мы все это наладим.
Это незабываемая история любви — сильной и всепобеждающей, жертвенной и страстной, беспощадной и губительной! Робкие признания, чистые чувства, страстные объятия и неумолимые законы Востока, заставляющие влюбленных скрывать свои чувства.Встречи и расставания, преданность и предательства, тайны и разоблачения, преступления и наказания подстерегают влюбленных на пути к счастью. Смогут ли они выдержать испытания, уготованные судьбой?Агентство CIP РГБ.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта история произошла в реальности. Её персонажи: пират-гуманист, фашист-пацифист, пылесосный император, консультант по чёрной магии, социологи-террористы, прокуроры-революционеры, нью-йоркские гангстеры, советские партизаны, сицилийские мафиози, американские шпионы, швейцарские банкиры, ватиканские кардиналы, тысяча живых масонов, два мёртвых комиссара Каттани, один настоящий дон Корлеоне и все-все-все остальные — не являются плодом авторского вымысла. Это — история Италии.
В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.
В книге рассматривается история древнего фракийского народа гетов. Приводятся доказательства, что молдавский язык является преемником языка гетодаков, а молдавский народ – потомками древнего народа гето-молдован.
Герои этой книги живут в одном доме с героями «Гордости и предубеждения». Но не на верхних, а на нижнем этаже – «под лестницей», как говорили в старой доброй Англии. Это те, кто упоминается у Джейн Остин лишь мельком, в основном оставаясь «за кулисами». Те, кто готовит, стирает, убирает – прислуживает семейству Беннетов и работает в поместье Лонгборн.Жизнь прислуги подчинена строгому распорядку – поместье большое, дел всегда невпроворот, к вечеру все валятся с ног от усталости. Но молодость есть молодость.