Два интервью - [15]

Штейнер выступил с резкой критикой Архива Ницше, методов его работы. Это произошло уже после того как он в 1895 году выпустил в свет свою, как Вы сказали, апологетическую книгу «Ницше, борец против своего времени». Но это никакая не апологетика, а отождествление. Апологетика – это когда кто-то защищает, оправдывает другого. Так вот, Штейнер не оправдывает и не защищает Ницше, он им становится. Полностью. Можно было бы сказать: становится сумасшедшим, не сходя с ума. Как это понять? 

Свою первую книгу «Очерк теории познания гётевского мировоззрения» Штейнер написал (точнее, опубликовал) в 1886 году, то есть, параллельно с «По ту сторону добра и зла» Ницше, о котором он ничего еще тогда не знал. Когда потом, уже после болезни Ницше, он стал читать его книги, они потрясли его не только своей радикальностью и честностью, но и родством мысли и чувств. О ницшевской книге «Антихрист» он говорит, что в каждой фразе её находил свои собственные ощущения. Оба они, таким образом, ничего друг о друге не зная, жили и мыслили одно и то же. Об этом легко говорить сегодня, но надо попытаться представить себе однажды ситуацию в самом её возникновении: в мире мыслей, никогда и никем еще не мыслимых с такой силой и такой вобранностью в жизнь. Что должен был чувствовать Штейнер, столкнувшись с фактом сумасшествия Ницше, который мыслил и жил то же, шел над теми же безднами, что и он, но который не выдержал напряжения и – взорвался в безумие! Вот в этой оптике и надо читать его книгу о Ницше, которая, повторяю, никакая не апологетика, а полное отождествление с сошедшим с ума, то есть, с нокаутированным, с целью привести его в себе к себе, к той точке, попав в которую уже не сходят с ума, а входят в ум. Постарайтесь прочитать эту книгу однажды именно так, в её действительном содержании, в котором Ницше читает (именно читает, а не читал бы) штейнеровскую «Философию свободы». Мысль Ницше о моральных инстинктах, о том, что мораль, чтобы быть жизнью, а не призраком, должна сама стать инстинктом, потенцирована в «Философии свободы» до МОРАЛЬНОЙ ФАНТАЗИИ. Мораль, понятая не как долг и заповедь, а как свободная художническая фантазия, - разве не об этом мечтал Ницше! Поступать так-то и так-то, не потому что должен (кому?), а потому что так хочешь сам. Ведь человек не только должен, но и хочет, и если на него надевают мораль как намордник, то, сняв его, он и не может уже хотеть иного, чем безобразий и хулиганств. Но мораль в смысле Ницше – это когда хочешь быть моральным. Это он и имеет в виду, когда говорит о морали не как о заповеди Божьей, а об инстинкте. Подлинность заключена в инстинкте, но инстинкты отданы животному. Разум – вспомним «Проблему Сократа» в «Сумерках идолов» – побеждает инстинкты, но вместе с инстинктами он побеждает и жизнь. Проблема Ницше: победить безжизненную мораль и вернуться к жизни, но не к цыганской жизни Руссо и не к хулиганской жизни сегодняшних ницшеанствующих кузнечиков, а к моральной. Быть моральным в этом смысле значило бы следовать заповедям не потому, что это заповеди, а потому, что, не следуй мы им, мы испытывали бы от себя такое же омерзение, какое мы испытали бы, скажем, проглотив какую-нибудь дрянь. Штейнер доводит эту идею до полной сознательности. Его мораль – моральная фантазия. Но это и есть проецированный в будущее, не сходящий с ума Ницше. Я повторяю: в Штейнере сознание Ницше доведено до точки, после которой сойти с ума уже невозможно никогда, просто потому что – некуда сходить.

Нужно спросить себя только, отчего не сходят с ума ницшеанцы. Вот Вы хотели застрелить меня, потому что только застреленный я мог бы, по-Вашему, подтвердить правоту своего доклада. Но позвольте отплатить Вам Вашей же монетой. И спросить Вас: отчего бы Вам, как ницшеанцу, не сойти с ума? В подтверждение, так сказать, подлинности Вашего ницшеанства. И вот ведь что интересно: я совсем не шучу, шутя. Прямо какой-то коан: чтобы СТАТЬ ницшеанцем, надо сойти с ума, а чтобы сойти с ума, надо БЫТЬ ницшеанцем.

Чудовищной судьбой Ницше («Отвращение! отвращение! отвращение!») было плодить базарных мух. В Петербурге под флагом Ницше мистические анархисты, выходя из борделей, топили в Неве кошек. Это не моральная, а аморальная фантазия на тему Ницше. Вот почему позже, в лекциях, Штейнер порой так сурово говорит о Ницше.

В моральной фантазии речь идет не о моральном долге, а о ВОЛЕ человека быть моральным. Я не должен быть моральным, я хочу им быть. Если однажды Вы прочтете книгу Штейнера о Ницше под этим углом, вы поучаствуете в оздоровительном сеансе, в акте терапии. Для этого сама установка на Штейнера должна быть изначально другой. Я повторяю: чтобы читать Штейнера, Вы должны прежде всего знать, с кем Вы имеете дело. Это не автор в обычном смысле слова.

Меня называют антропософом, но я не антропософ. Я никогда не был членом Антропософского общества. Антропософия интересует меня исключительно как личное творение Штейнера. Я долгие годы занимался философией. Дошел до Ницше и его проблем. Для меня было очевидным, что после Ницше (если не врать себе и быть последовательным) нужно выбирать между безумием с одной стороны и обывательщиной, или хулиганством, с другой. Если Ницше для тебя не тема очередной диссертации и не повод распустить свой павлиний хвост, а всерьез, – тебе придется сделать этот выбор. То есть, либо сойти с ума, либо стать хулиганом (литературным или философским хулиганом, которых после Ницше расплодилось как нерезаных собак). Знаете, как сложились судьбы европейских студентов-бунтарей 60-х годов прошлого века? Одни стали министрами, депутатами, профессорами, другие террористами. Оба раза свиньями, но в первом случае свиньями счастливыми, а во втором – несчастными. Счастливые свиньи изменили своим идеалам, вошли в буржуазное довольство, против которого так яростно боролись в молодости, и продолжили наживать на себе жир. А несчастные, не найдя выхода, ушли в бессмысленный бунт, став террористами. Вот что произошло после Ницше, - он вызвал к жизни новый философский тип человека, который проживает свою жизнь под знаком означенной дилеммы.