Два года из жизни Андрея Ромашова - [38]

— Любишь? А как же Вадим? Ведь вы помолвлены.

— Он подлый трус, бросил меня тогда. И лжец! Мне недавно рассказали: видели его с какой-то девицей, такой, знаешь… И потом он на Северный Выгон зачастил — к гадалке ходит, водку пьет. Что за гадалка, у которой выпивают?..

— Просто парень красивый, вот девицы из зависти и наговаривают.

— Возможно. Но мне и Оля Смышляева говорила. У нее самой жених, что ей завидовать…

Через час Евдокия Борисовна с удивлением открыла дверь самому известному в городе доктору.

— Пока я вымою руки, поставьте ему, пожалуйста, градусник, распоряжался он. Сейчас послушаем вас, молодой человек… Прошу всех покинуть комнату.

Когда Сазонов вышел от Андрея, домочадцы с тревогой ожидали его в большой комнате.

— У юноши двустороннее воспаление легких. Но… — Сазонов сделал паузу и сквозь очки строго посмотрел на всех. — Но положение чрезвычайно осложняется тем, что у него еще сыпной тиф. Не сегодня завтра будет кризис. Я ему сделал укол, нужны еще лекарства. Вот рецепты… Дежурить у его постели следует целые сутки. Понятно? Завтра в это время я приду снова…

Через несколько суток Андрей впервые за две недели пришел в сознание и открыл глаза. А спустя еще неделю он, пошатываясь от слабости, уже бродил по дому и жадно поедал все, что ему подкладывали мать и бабка.

Особенно его поразило известие о том, что к нему приходил несколько раз сам доктор Сазонов.

— Кто его звал?

— Не знаю, — ответила Евдокия Борисовна. — Пришел и сразу тут командовать принялся. Зато вылечил он тебя, спас!

— Это Зоя, она!

— Какая Зоя?

Андрей так и не ответил матери — в комнату вошел Золотухин.

— Никита!..

— Он самый, собственной его величества персоной. Значит, выкарабкался, добрый молодец? Вишь как тебя прихватило — и сыпняк, и воспаление легких, все вместе. Да, а Сазонов, оказывается, мужик правильный, дело свое знает. Я-то его за буржуя недорезанного считал.

— Да нет…

— Знаю, знаю. Ты уж помолчи. Тут ребята тебе кое-что прислали. Небось с разносолами у вас в доме не ахти…

— Никита, а что с манежем?

— Сгорел, братишка, дотла… А почему — только догадываться можем. Думают, сторож бензином хотел спекульнуть и стал его переливать из бочки. То ли он при этом спичку зажег, то ли курил, но, в общем, взрыв получился хороший. А там этого горючего знаешь сколько было!

— Как же он так, сторож-то?

— Именно это пока и неясно. Человек, говорят, был осторожный, спокойный и тихий. На вашей улице жил. Может знаешь? Дом его в том конце. Все в один голос утверждают, что он за версту с огнем к бензину боялся подходить. И выпивал редко, богобоязненный старик был.

— Может, подожгли?

— Вполне возможно. Мне теперь и это дело поручили, завертелся совсем. Лесов и Крайнов в последнее время взяли себе манеру: как что посложнее Золотухину. Хоть смейся, хоть плачь. А тебе вот приказ принес: велено сидеть дома и поправляться. На все время выздоровления выхлопотало тебе начальство усиленный паек. Ясно? То-то же. Спи, отъедайся, жирок нагуливай. Ну, бывай!

Глава 6 В ЛОГОВЕ

23 сентября 1919 года. Решил, наконец, вести дневник. Когда болел, начал записывать все подряд — что ел, как ругался с бабушкой, кто приходил ко мне… Потом вышел на работу — и стало не до записей. А позавчера наступила передышка — два дня был на первой губернской комсомольской конференции. Сидели с утра до самой ночи, но после моих походов — отдых. Сегодня конференция закончилась, пришел домой — все спят. Перечитал прежние записи и подумал: ерунда какая-то. И порвал их. А теперь решил: нехорошо бросать начатое дело на середине. Но теперь буду записывать только самое интересное в своей жизни.

Вот, к примеру, сегодня мы выбрали свой первый Симбирский губком комсомола — конечно, важное событие! А еще выбрали делегатов на II Всероссийский съезд Коммунистической молодежи. Я им позавидовал: в Москву ребята отправляются. И решил: тоже поеду туда — учиться, только позже, когда окончательно победит мировой пролетариат. Вот только не знаю еще, кем стать — чекистом или актером…

6 октября 1919 года. Опять давно не писал. Занимался пожаром в манеже, допрашивал задержанных. Ничего толком выяснить не удалось. Сказал Золотухину, что сейчас не время так возиться с контрой: Деникин наступает и надо идти на фронт, а контру — в расход, и крышка!.. Но он закатил мне в ответ такую речь — на целый час. Частично с ним согласился: Никита парень все же головастый, прав. Он считает, что в Симбирске действует такой же подпольный «Национальный центр», как и в Москве. Там его наши еще в прошлом месяце ликвиднули, но Никита сказал, что нутром чувствует: у этих гадов есть отделения в других городах.

Решили, что я возобновлю свои встречи с Коренастовым. Это я настоял: очень подозрительный тип, хотя Золотухин и считает его мелким спекулянтом.

Позавчера на Казанке был субботник. Из губчека все свободные ходили. Весело было — выгружали из вагонов дрова, расчищали пути и песни пели. А потом поехали в Чуфарово — вытаскивали из-под насыпи разбитые вагоны. Там поезд чапанники еще весной под откос пустили. Хоть и голодные мы были зверски, а работали дружно.

23 октября 1919 года.