Два фантастических парня из Нью-Йорка - [2]

Да, разумеется, мил, искрометен, заразительно весел; порой колюч. Но – по нашим меркам – не опасен. То, что в рассказах Шекли иногда доставалось на орехи и его Америке, всячески приветствовалось. А пассажи, которые советский читатель мог принять на свой счет – опыт подобного «сверхпрочтения» был накоплен гигантский! – либо вовсе опускались (как скандально знаменитая «советская» главка из романа «Путешествие в послезавтра»), либо тонули в потоках беззлобного ерничества, софизмов и элегантного абсурда. Благо всего этого у Шекли – хоть залейся.

С другими, более значительными авторами – Робертом Хайнлайном, Джеймсом Блишем, Филиппом Хозе Фармером, Фрэнком Хербертом, Филиппом Диком, Робертом Силвербергом, Урсулой Ле Гуин, Роджером Зелазни (что говорить об эпатажной, ни Бога ни черта не боявшейся «Новой Волне»!) – наше знакомство затянулось на долгие годы. Пожалуй, единственным исключением, приходящим на ум, был тот же Бестер... С иконоборцами и ниспровергателями вечно все получалось как-то непросто, рискованно, проблемно. А выручал отечественных редакторов (фантастика-то была популярна, как никогда, что-то же надо печатать!) неизменно он – безотказный милый пересмешник, Роберт Шекли.

Не хочу сказать о нем ничего плохого. Сам, помню, зачитывался – засмеивался – его рассказами, за что и благодарен автору (был у него и свой «прорыв» – как можно забыть об «Обмене разумов», открывшем нам, в то время неизбалованным, мир элегантного литературного абсурда!). Кто будет спорить, и такая фантастика нужна во все времена – мягкая, светлая, ироничная, беззлобная. И талантом писать ее Роберт Шекли несомненно обладает.

Впрочем, следует употребить глагол в прошедшем времени: обладал – пик творчества Шекли, увы, позади. При том, что свое место, весьма достойное, у этого писателя в истории послевоенной science fiction, – убежден, останется. Наметившееся у нас сегодня некое выравнивание оценок, неизбежное в обстановке свободного издательского «половодья» и появления новых кумиров, не должно, на мой взгляд, означать скорого и неправого забвения тех, кто эту литературу – создавал.

Самым же несправедливым – в стихийно сложившейся доморощенной оценке творчества Шекли – было ее несоответствие имиджу писателя у него на родине. Там характеристика «беззлобного миляги» если кому и подходила, то уж никак не автору «Седьмой жертвы» и «Путешествия в послезавтра» (их-то как раз у нас переводить не торопились).

Да, юмор никогда не покидал Шекли, и даже к самым серьезным, кровоточащим темам он предпочитал подходить с иронией. Только совсем не безобидной. А постоянные объекты его сатиры – обыватели, тупицы, солдафоны, бюрократы, политиканы, самозванные мессии, лентяи-»халявщики», святоши, ханжи... (перечислять каждый может а меру собственной «испорченностью» творчеством этого авора) – они ведь, в сущности, интернациональны. И, если можно так сказать, интерсоциальны...

Да, действительно, в последние годы он чересчур погрузился в бесконечную и затягивающую, как наркотик, игру, респектабельно названную «литературным абсурдом». Но и в том абсурде смысла порой больше, чем в иных высокоученых книгах.

И вообще, хотя истинное место Роберта Шекли в американской фантастике на самом деле не столь значительно, как может представиться читателю, знакомому с нею только по переводам – во всяком случае явно уступает Бестеру! – оно все же остается достаточно заметным.

Итак, два писателя-ньюйоркца, с творчеством которых мы давно и на удивление неплохо знакомы. Меньше – с их жизненными и творческими путями. Они-то у этой парочки пересекались не раз, причем, весьма любопытно. Начиная с места рождения...

* * *

18 декабря 1913 года в семье нью-йоркского обувного торговца Джеймса Бестера случилось событие: родился сын. Спустя полтора десятка лет, 16 июля 1928 года, там же праздновал рождение первенца преуспевающий страховой агент Дэвид Шекли. Читатель уже, вероятно, догадался, что мальчиков назвали, соответственно, Альфред и Роберт.

Свою краткую автобиографию, опубликованную в сборнике «Картографы Ада» (1975), Бестер открывает признанием:

«Мне уже приходилось слышать, что некоторые читатели жалуются на меня на за то, что я так мало говорю о себе. Дело не в том, что мне есть, что скрывать; я противлюсь любым попыткам расспросить меня о подробностях личной жизни просто потому, что гораздо более заинтересован подслушать нечто интересное в беседах с другими. Меня никогда не покидало любопытство, и в такой болтовне всегда есть шанс узнать что-то новое о собеседнике. Профессиональный писатель – это профессиональная сорока-балабока».

Однако после столь обескураживающего заявления писатель все-таки «раскололся» на пространные воспоминания. Из коих можно почерпнуть много любопытного о жизни и профессиональной карьере одного из самых блестящих прозаиков Золотого века американской фантастики.

Бестер родился в еврейской семье, принадлежащей к среднему классу, на удивление нерелигиозной. Отец вырос в Чикаго – городе «всегда немного raunchy», как называет его писатель, используя жаргонное слово, несущее множество смысловых оттенков: беззаботный, взбалмошный, безыскусный, старомодный, истертый, «дешевка», второсортный, грязный, отвратительный, даже «поддатый»... – «там на Бога как-то постоянно не хватает времени». А мать – та вообще принадлежала к весьма колоритному квазирелигиозному течению, коему в начале века сильно доставалось от язвительных стрел Марка Твена, – т. н. «христианской науке» (Christian Science). Так что, в вопросах веры родители будущего писателя исповедовали подлинный демократизм, предоставив сыну выбрать ту религию, какая ему больше подойдет. «Я выбрал Естественный Закон», – лаконично сообщает Бестер, подчеркнув, что его детство прошло в либеральной и даже «иконоборческой» атмосфере.