Два друга - [46]

Орел бросился на волчицу и обычным приемом волкодава впился ей в горло. Когда по телу волчицы прошли конвульсии, Орел оставил пораженного хищника, и тут все собаки начали ее трепать. И, наверное, от красивой шубы самки ничего бы не осталось, но подоспевший доезжачий привел собак в повиновение.

Уже вечерело, когда мы пришли на привал. Все были рады, что разгромили стаю Хромого, но радость эта быстро прошла, когда на привале мы не обнаружили Пурги. Ведь у всех нас еще теплилась надежда, что мы найдем ее здесь. Но она не пришла и ночью и следующим утром.

На вечерней зорьке мы услышали голос Хромого. Он выл незлобно, как когда-то, а протяжно и жалобно. В звуках голоса чувствовалось горе. И мы были уверены, что он звал свою подругу. Это надрывный плач слышался неоднократно и в разных направлениях. Признаться, что-то вроде сожаления проснулось в моей душе к старому хищнику, но это сожаление тут же сменилось ненавистью, когда я посмотрел на Орла. Ведь он тоже страдал. Взгляд его открытых глаз поблек. Я понял его тоску, а когда вой Хромого приближался к нашему привалу, Орел зло рычал, а глаза его загорались огнем.

Ночью Орел не спал. Был крайне встревожен и при малейшем шорохе поднимал голову, всматривался в глубь леса.

Утром, когда тихая заря занялась над землей, а на краю неба уже догорали последние звезды, мы взяли Орла, два смычка и направились на поиски Пурги. Идти пришлось долго и далеко. Хромой увел свою жертву в хмурую лесную глушь и на дне крутого оврага прикончил нашего четвероногого друга. Первым на месте лесной драмы оказался Орел. Увидев труп своей подруги, он жалобно завыл. Вскоре к нему подоспели другие собаки, и тогда скорбный плач широким потоком наполнил лесную глушь.

Как дорогую ношу, мы принесли нашу любимицу в долину реки и на высоком холме, покрытом разноцветьем, захоронили.

Следующие два дня мы отдыхали, а собак готовили к схватке с Хромым. Орел своим поведением пугал нас. Он как-то ушел в себя. Ни наши ласки, ни лакомства, ничто не рассеивало его грусти. И признаться мы боялись, что он не сможет участвовать в будущей охоте. А в это время где-то в лесных дебрях бродил Хромой. Его жалобный вой слышался в разных частях леса. Были моменты, когда голос зверя рыдал вблизи нашего привала, и тогда мы брали ружья, прятались в лесных зарослях в надежде подстоять хищника, но проходили минуты, и голос удалялся.

Отдохнувшие собаки азартно пошли в полаз. Орел, как бы угадав нашу цель, энергично искал зверя. И все же долгое время волкогоны не могли напасть на след Хромого. Но когда приблизились к лесной поляне, где Орел покончил волчицу, собаки взяли след. В начале Хромой ходил широко, и были моменты, когда голоса гончих замирали в лесной дали, но паратые собаки висели у него на «хвосте». Орел сверх ожидания ладно правил стаей. Но вот Хромой начал сдавать. Возможно причиной этому была поврежденная нога, а может, постигшее горе подорвало силы — почем знать… Но так или иначе, а собаки остановили волчий бег. Злобно рыча, замкнули его в круг и, казалось, ожидали сигнала вожака, чтобы разделаться со старым палачом. Орел угрюмо смотрел на врага, казалось, что он принимал решение о способе расправы.

Когда Хромой понял, что выхода нет и приближается его конец, он пытался уйти из окружения и сильным толчком сбил одного выжлеца. Но это была последняя попытка. Орел в какую-то долю секунды стремительно кинулся на врага и свалил его. Истекая кровью. Хромой пытался освободится от хватки выжлеца, но постепенно силы ему изменяли…

Ночью у костра

Случай этот произошел в местах, которые в ту пору я считал краем непуганных птиц и зверей. Охотников тогда вообще было мало, и сюда на берега лесной реки редко кто добирался. Я предпочитал охотиться с легавой один, и эти таежные угодья меня вполне устраивали. Усталый, я часто ночевал в лесу у костра, а в ближайшую деревню ходил лишь тогда, когда кончались охотничьи харчи. В деревне, встречаясь с жителями, всегда слышал жалобы на волков. По рассказам, эти разбойники наведывались в стадо и уносили то барана, а то и теленка. Разговоры о волках обычно сводились к просьбам «попугать хищников». А между тем мои поиски волков успеха не имели. На вабу как утром, так и вечером звери не отзывались.

Редко, но иногда на дневной привал приходил деревенский пастух. Он приносил свежую картошку, огурцы, лук, а то и яйца, будто бы заработанные им, и, получив что следует, парень оставался «посидеть». На вид пастуху было лет 30–35. Роста небольшого, огненно-рыжий, с коротко остриженной головой. Глаза у него были тоже рыжеватые, въедливые. Мне казалось, что они словно ощупывают, когда смотрят на меня, на моего пойнтера и особенно на мою бескурковку. Признаться, я сразу же невзлюбил этого человека, и пойнтер очевидно не терпел его. Увидев приближение пастуха, он рычал, показывал зубы и готов был броситься на непрошенного гостя. Чтобы этого не случилось, я вынужден был брать собаку на поводок.

Иногда пастух появлялся просто так, покурить. Он садился вблизи меня, затягивался полученной папиросой и остро прицеливался рыжими буравчиками глаз на мое охотничье снаряжение. Закончив курение, он как-то по-особому далеко «стрелял» слюной и только после этого завязывал разговор. Тема разговора была постоянно одна и до чертиков мне надоела. Всегда рыжий обижался на свою жизнь, на работу низко оплачиваемую и на волков, что таскают из стада баранов. Иногда он допытывался — «кто я»?