Два друга - [38]

Был случай, когда Полозов и бывший с ним охотник, казалось, все забрали у костра и пошли к оставленной на дороге машине, но Феб не пошел с ними. Полозов пытался звать собаку, но все напрасно. Каково же было удивление инженера, когда вернувшись на привал, он увидел Феба, стоявшим у походной бадейки, прикрытой ветками, и виновато смотревшим на хозяина. Он извинялся за то, что не смог принести бадью, как иногда в таких случаях поступал с патронташем, с ножом и другими легкими предметами, а бадья была наполнена водой, и у Феба не хватило сил поднять ее, а вылить содержимое он не решался.

…Шли годы. За это время Полозов много испытал счастливых дней, которые давал ему четвероногий друг. На выставках и состязаниях Феб не имел себе равных.

Но свершилось неизбежное. Природа обидела собак, отпустив им крайне короткий жизненный срок. Феб старел. Сначала укорачивалось чутье, а потом стало слабеть зрение и изменился слух.

Первое время Полозов хитрил, притворялся, не давал Фебу повода, что он замечает его наступающую старость. А Феб в свою очередь по-доброму обманывал хозяина. На охоте он по-прежнему шел в стремительном галопе, но инженер понимал, что собака устала, что отдает последние силы, и тогда он прекращал охоту под предлогом отдыха. Вначале такая хитрость удавалась, но когда пес перестал реагировать на телефонные и дверные звонки, тут уж всякая хитрость была излишней…

Однажды в погожий августовский денек инженеру захотелось съездить со своим другом в заливные луга. Он знал, что для Феба это будет прощальная встреча с местами, где так много прошло счастливых охот и где первую страсть к охоте когда-то испытал его питомец. Собираясь, Полозов взял ружье и патронташ, хотя и знал, что они не нужны, что охоты не может быть, но делал это для того, чтобы вызвать прилив возбуждения у собаки. И это в какой-то степени удалось. В потухшем взгляде Феба засветилась радость, он взмахнул потяжелевшим прутом, но заметил, что хозяин взял не все принадлежности и как прежде хотел предупредить его об этом, но уже не мог этого сделать.

Когда приехали в луга, Полозов осторожно вынес из машины старого друга. Все в этих обширных просторах было так же, как и в первый приезд. Так же пели жаворонки, скрипели коростели, с шумом пролетали утки. Все это видел и слышал Полозов, но Феб уже не замечал… Он был в забытьи, а его хозяин курил папиросу за папиросой.

Лучи солнца не касались охотника и собаки, их закрывала от них тенистая липа. И казалось, будто после охоты, усталые, они устроились здесь на отдых. Ведь так было всегда. Но вот неожиданно налетела потревоженная кем-то стайка уток, Полозов выстрелил и тут же пошел подобрать упавшую в траву крякву. Когда он вернулся, сердце Феба уже не билось…

Домик на окраине

Когда-то Цыганская улица считалась окраиной в нашем городе. По краям улицы лежали изрядно изношенные дощатые тротуары, и тут же стояли покосившиеся телеграфные столбы. Одноэтажные деревянные домики с узорчатыми наличниками утопали в зелени берез, рябин, акаций и сирени. В окнах домиков виднелись цветы и клетки с певчими птицами.

Вот в одном таком домике и жил знакомый мне охотник — Илья Васильевич. По тем временам Илья Васильевич выглядел оригиналом. Носил видавшую виду поддевку, подпоясанную узким с набором ремешком, синюю косоворотку и широкие с напуском штаны. Черный, засаленный от времени картуз прикрывал его седую голову, а на ногах были допотопные с жесткими бураками сапоги. Нрава он был твердого. Соседи да и все знакомые относились к старику с уважением.

Надо сказать, что Илья Васильевич был мастером на все руки. Он — слесарь и шорник, столяр и сапожник. Хорошо лудил посуду и вставлял стекла. К помощи его умелых рук прибегали многие. Словом, от заказчиков не было отбоя, а доходов очень мало. Обычно старик отказывался от оплаты за работу и многие заказчики этим пользовались.

Жил старик одиноко. Старуха его давно умерла, а дети, как птицы, разлетелись в разные стороны. Познакомился я с Ильей Васильевичем случайно. Мне надо было сшить ягдташ, и местные охотники порекомендовали его. Я принес ему старые голенища, подкладку и ремни с пряжками, и вскоре Илья Васильевич смастерил замечательный ягдташ, служивший мне верой и правдой многие годы.

Мое знакомство со старым мастеровым вскоре перешло в дружбу, которая продолжалась до конца его дней.

Но Илья Васильевич был не только дельным мастеровым, но и заядлым охотником и страстным птицеловом. В его домике, в одной из двух с низкими потолками комнат висели клетки с жаворонками, певчими дроздами, чижами и другими птицами. И странное дело, когда наступала весна, всех своих подопечных старик выпускал на волю и только старый скворец оставался постоянным жильцом. Не раз я спрашивал птицелова, почему он выпускает птиц на волю, а скворца оставляет?

— Да уж так, — скороговоркой отвечал старик. — Куда мне их, к осени других наловлю. Перезимовали и с богом, пускай летят, а скворец — это мой друг. Ведь он всегда на свободе. Полетает и опять в дом.

На самом деле, скворец свободно разгуливал во дворе и в доме, и мне верилось, что он настолько сжился с хозяином, что улетать от него не собирается.