Два дня и три ночи - [2]

– Здесь какое-то недоразумение, – проблеял я. – Я не враг. Нам нужно поговорить…

Звуки с трудом протискивались из моего горла, а пересохшие губы и язык лишали возможности нормально артикулировать. И все же мое обращение, судя по всему, не вызвало у него отрицательных эмоций – он все еще не выстрелил. Но и не изменил позы. Это было страшно.

Я выдавил из себя что-то еще, стараясь быть максимально мирным и ласковым. Я пытался разжалобить его, задобрить, заинтересовать или что-нибудь в этом роде. Лишь бы остаться в живых. В какой-то момент мне показалось, что количество высказанных глупостей можно попытаться перевести в качество, и я кивнул в сторону табурета, стоящего у стола:

– У меня был трудный день… Разрешите, я сяду? Давайте обсудим все трезво. Вы можете не беспокоиться. Я буду все время держать руки вверх. Вот так. Ладно?

Реакция – абсолютный ноль. Мраморные зубы, стеклянные глаза и металлический кольт в каменной ладони. Я почувствовал, как от отчаяния и ярости мои пальцы начинают сжиматься в кулаки, и тут же, спохватившись, растопырил их.

Удерживая на лице подобострастную улыбку, я стал перемещаться к табурету, не спуская глаз с противника. От идиотской гримасы заныли щеки, занемели поднятые руки. Это были не слишком приятные ощущения, но сейчас я мог бы дать клятву застыть в этой ритуальной позе до конца жизни. Хотя, возможно, так и случится. Кольт убивает быка с расстояния пятьдесят метров. Что останется от моего бедра? Надо постараться думать о чем-нибудь другом. Бесполезно. У меня всего лишь две ноги, и обе мне очень дороги.

Они обе были все еще целы, когда я добрался до табурета и пристроился на нем с высоко поднятыми вверх руками. Вдруг мне захотелось вздохнуть. Оказалось, что уже достаточно долгое время я вообще не дышу. Просто не было возможности об этом подумать. Думалось скорее о пулях, кровотечениях и прочих маленьких земных радостях, сильно действующих на воображение.

Кольт еще не успел отреагировать на мое перемещение. Его ствол не последовал за мной, когда я передвигался по радиорубке, и все еще самоуверенно целился в то место, где я был несколько секунд назад.

Одним броском я рванулся по направлению к ненавистной руке. Но мой бросок не был достаточно молниеносным. Все равно это не имело смысла. Я уже знал, то можно было врезать ему без такой спешки. А можно было бы и вообще не бить. Однако мне не удалось вырвать кольт из его руки, которая при прикосновении действительно показалась каменной, разве что – гораздо холоднее камня.

Я оказался прав. Здесь действительно побывала смерть. Костлявая уже сделала свое дело и удалилась, оставив труп.

Я встал, проверил, хорошо ли закрыты жалюзи на окнах, бесшумно закрыл дверь, задвинул засов и включил большой свет.

В криминальных романах герои-детективы, ведущие расследования на старых английских виллах, всегда точно знают, когда было совершено убийство. Это обычно с непроницаемо умным видом сообщает прибывший на место преступления доктор. Совершив над бездыханным телом несколько псевдомедицинских пассов, он глубокомысленно заключает: «Смерть наступила в прошлую пятницу, в 23 часа 27 минут». После чего он может еще философически улыбнуться и, как бы смиряясь с несовершенством человеческих знаний, добавить: «Ну, может быть, на несколько минут раньше или позже…»

На самом деле даже очень хороший врач – я, конечно, не имею в виду детективное чтиво – сталкивается при решении такого рода задач с множеством сложностей. Здесь важно все: вес, возраст, строение тела покойника, температура, влажность и даже освещенность помещения, причина смерти и еще тысяча других всевозможных обстоятельств и воздействий. Короче говоря, даже при самом тщательном исследовании момент смерти может быть определен очень приблизительно, с точностью разве что до нескольких часов.

У меня не было ни возможности, ни желания заниматься подобными исследованиями, поэтому я удовлетворился констатацией того, что человек, сидящий напротив меня, погиб достаточно давно, так как наступило трупное окоченение, но и достаточно недавно, так как это окоченение не исчезло. Наверное, таким же мягким на ощупь становится человек, пролежавший в сугробе на протяжении целой сибирской зимы. Говорят, зима там продолжается девять месяцев. Впрочем, и одеваются там теплее.

Этот был одет в морскую форму. Четыре золотые полоски на манжетах. Следовательно, капитан. Вернее, был капитаном. Что он делал в радиорубке? Насколько я разбираюсь в морской иерархии, в функции капитана не входит контроль за санитарным состоянием помещений. А уж тем более ему нечего делать за приборной доской. Впрочем, до доски он не добрался...

Он сидел на стуле. Его голова затылком опиралась на куртку, висевшую на вбитом в стену крючке. Щека прикасалась к стене. Трупное окоченение уже много часов удерживало его в таком положении. Но почему он сразу не сполз на пол или не упал лицом вниз на стол?

Я не видел никаких следов насилия, но даже человек с таким богатым воображением, как у меня, не мог представить себе, что капитан умер естественной смертью как раз в тот самый момент, когда его кольт был уже готов к выстрелу.