Два броневика - [12]

. Эта поучительная история важна не сама по себе, а в качестве притчи, риторически предваряющей диагноз, который повествователь <ставит> новой системе управления. «Большевики вошли уже в больную Россию, но они не были нейтральны, нет, они были особенными организующими бациллами, но другого мира и измерения. <…> Но механизм, который попал в руки большевиков и в который они попали бы, так несовершенен, что мог работать и наоборот. Смазка вместо горючего. Большевики держались, и держатся, и будут держаться благодаря несовершенству механизма их управления»[40]. Неутешительные выводы свидетельствуют, кроме прочего, о презумпции плюрализма мнений. В годы военной смуты рассказчик свободен и открыт в своих оценках, тогда как уже в 1922 году ему придется буквально убегать от последствий собственных слов. Неумение новой власти обращаться с машиной, технологическая безграмотность не мешает символической апроприации большевиками броневика и его превращению в эмблему нового порядка. Наиболее красноречивый случай — это синекдоха броневика в конструкции памятника Ленину у Финляндского вокзала. Дело не только в том, что Вождю было угодно в который раз попробовать себя в роли памятника, используя броневик в качестве стихийного постамента, но и в том, что бронированная техника служит дополнительному усилению образа новой власти, она ее буквально охраняет.

Метафора автомобиля, помогающая раскрыть отношение автора к любви, политике и повседневности, логично перейдет в другие тексты. «Если бы автомобиль ничего не весил, он не мог бы ехать, тяжесть дает опору его колесам. Я не писал бы этого тебе, если бы не любил»[41]. Для протагониста романа «ZOO. Письма не о любви», выходящего вслед за «Сентиментальным путешествием», машина уже не участник действия, но только средство сопоставления — война и ее дороги позади. Но случается возвращение в Россию, а вместе с ним — усталость и разочарование — ключевая максима «Третьей фабрики» о падении скорости уже приводилась в начале настоящей работы. В 1928-м Шкловский пишет сценарий «Два броневика» для известного режиссера-жанриста Семена Тимошенко, где через траектории перемещения бронемашин по городу показан процесс октябрьского переворота. Фильм не сохранился, но сценарий свидетельствует о первых попытках Шкловского «переписать» материал старых книг — такая тактика станет для него частотной и все более затягивающей[42]. В 1939 году вступление к книге «Дневник» начинается старой оппозицией автомобиля и поезда, которая не подчеркивается в основном тексте, чтобы не доказывать обоснованность нежелательных ассоциаций. После войны работа этой метафоры ослабевает. Автомобиль так и остается мотором лучших текстов Шкловского, содержащих или, по крайней мере, хранящих инерцию формалистского теоретизирования.

Комментарии

В. Шкловский. Два броневика

Сценарий В. Б. Шкловского (1893–1984) «Два броневика» был впервые опубликован в журн. Сибирские огни, 1928, кн. 5, сентябрь-октябрь. Публикуется по этому изданию с исправлением очевидных опечаток и ряда устаревших особенностей орфографии и пунктуации.

Небольшое предисловие Шкловского редакция журнала снабдила следующим примечанием:

Редакция не разделяет столь упрощенных взглядов на происхождение новых художественных форм. Пушкинская проза появилась, разумеется, не «как результат напечатания программ стихов». Социологический, марксистский метод исследования и здесь является единственно плодотворным.

Печатая киносценарии, редакция имеет в виду не влияние кино на литературу, а, прежде всего, само киноискусство. «Это хорошо» и для контроля над производством, и для движения киноискусства вперед.

Любопытно отметить, что публикации Шкловского непосредственно предшествовало в этом номере журн. стихотворение Арсения Несмелова (А. И. Митропольского, 1889–1945) «Белый броневик» (несмотря на бегство из советской России в Китай в 1924 г., Несмелов в 1920-е гг. продолжал печататься в Сибирских огнях). Приводим это стих, целиком:

БЕЛЫЙ БРОНЕВИК

У розового здания депо

С подпалинами копоти и грязи,

За самой дальней рельсовой тропой,

Куда и сцепщик с фонарем не лазит, —

Ободранный и загнанный в тупик,

Ржавеет «Каппель», белый броневик.

Вдали перекликаются свистки

Локомотивов… Лязгают форкопы,

Кричат китайцы… И совсем близки

Веселой жизни путаные тропы, —

Но жизнь невозвратимо далека

От пушек ржавого броневика.

Они глядят из узких амбразур

Железных башен — безнадежным взглядом;

По корпусу углярок, чуть внизу,

Желтеет надпись: «Мы — до Петрограда!».

Но явственно стирает непогода

Надежды восемнадцатого года.

Тайфуны с Гоби шевелят пески,

О сталь щитов звенят, звенят песчинки…

И от бойниц протянуты мыски

Песка на опорожненные цинки:

Так восемь лет на рельсах тупика

Ржавеет рыжий труп броневика.

А рядом с ним — ирония судьбы,

Ее громокипящие законы, —

Поднявшие советские гербы,

Встают на отдых красные вагоны.

Что может быть мучительней и горше,

Для мертвых дней твоих, бесклювый коршун!

1928. Цицикар.

Кинофильм, снятый по сценарию Шкловского на ленинградской фабрике Совкино в 1928 г. С. А. Тимошенко (1899–1958), с В. Чудаковым, Т. Гурецкой, П. Кузнецовым, П. Кирилловым и др. в главных ролях, не сохранился.