Два брата - [98]

«Стало быть, в сыне все-таки моя кровь».

– Иди! – приказал он сыну. – О судьбе твоей буду рассуждение иметь.

Алексея увели, и снова жил он, одинокий, томимый ожиданием беды, которая должна была разразиться над его головой.

Глава XI. Суд

Прошло почти два месяца с тех пор, как была допрошена Афросинья. Царевичу казалось, что гроза пройдет стороной, не задев его, и что отец не склонен предпринимать против него крутые меры.

«Прощу Фросю… – думал царевич. – Она хоть и предала меня, но ведь из-за страха только. А страх перед батюшкой ох как велик!»

И царевич начал делать шаги к сближению с Афросиньей. Он заговаривал с ней почти ласково, напоминал о беспечальном житье в Эренберге.

Афросинья отвечала сухо, неприветливо. Восстанавливать прежнюю близость с опальным царевичем ей не было расчета.

Днем 14 июня к царевичу вошел дежурный офицер.

– Собирайтесь, ваше высочество! – коротко приказал он.

Алексей побледнел; книга, которую он держал на коленях, выпала из его ослабевших рук и с глухим стуком ударилась об пол.

– Собираться? Куда? – тихо спросил царевич, и губы его Дрожали так, что он еле выговаривал слова.

– Вас велено перевезти в крепость.

– В крепость?! Но почему же? За что?… Я хочу видеть батюшку…

– Не приказано, – ответил офицер.

– Но как же? Я должен хоть проститься с Фросей…

– Не приказано, – как автомат, повторил офицер.

Он стоял перед царевичем, руки по швам, грудь вперед, глаза холодные и строгие – точный исполнитель повелений царя.

Алексей понял, что просить и сопротивляться бесполезно. Он огляделся, на глаза попалась Библия, лежавшая на столе. Он взял ее и шагнул к двери. Офицер одно мгновение поколебался, точно раздумывая, не отобрать ли книгу, но не решился: у него не было на это инструкции.

Алексей вышел во двор. У крыльца стояла карета. Царевича быстро посадили в нее, по бокам поместились два офицера. Алексея поразило, что стекла кареты были занавешены.

Безнадежное спокойствие овладело царевичем, когда его ввели в крепость. Он равнодушно вошел в низкую сводчатую камеру Трубецкого бастиона, сел на простую койку, прикрытую грубым серым одеялом.

Царевичу стало ясно, что решается вопрос о его жизни, что мечта обмануть отца и взять верх в борьбе за будущее России не осуществится никогда.

17 июня царевича привезли (опять в закрытой карете) в сенат. Здесь Алексея допросили о его отношениях к Абраму Лопухину, родному дяде по матери. Царевич оговорил Лопухина: показал, что тот вел о нем разговоры с иностранными дипломатами, уверял их, что весь народ стоит за Алексея.

Все яснее становилось с каждым днем, что на допросе в Москве Алексей многое скрыл, что против царя существовал обширный заговор и нити его тянулись к мятежному сыну. Петр обратился к высшему духовенству: «Я с клятвою суда божия письменно обещал своему сыну прощение и потом словесно подтвердил, ежели истинно скажет. Но, хотя он сие и нарушил утайкою наиважнейших дел и особливо замысла своего бунтовного против нас, однако ж мы желаем от вас, архиереев и всего духовного чина, да покажете нам истинное наставление и рассуждение: какого наказания сие богомерзкое намерение сына нашего достойно? И то нам дать за подписанием рук своих на письме, дабы мы, из того усмотря, неотягченную совесть в сем деле имели».

Сильно призадумались архиереи, получив царское послание. Снять клятву с царя – что скажет народ? Как отнесется к ним Алексей, если ему удастся выпутаться из этого дела? Отказать же в снятии клятвы – разгневать грозного царя Петра… И они решили отделаться пустыми фразами из священного писания, которые царь мог толковать по своему произволу:

«Да сотворит господь, что есть благоугодно пред очами его… Сердце царево в руце божией есть… Да изберет ту часть, куда рука божия его преклоняет…»

Подписались три митрополита, пять епископов, четыре архимандрита, два иеромонаха.

Петр плюнул, прочитав уклончивый ответ.

– Ой, бородачи! – сказал он. – Многому злу корень попы. Хитры: на ту и на другую сторону клонят! Ладно же: «Сердце царево в руце божией»? Значит, что ни сделаю, все от бога? Слышишь, Данилыч, прикажи с Алешкой обращаться, как с преступниками по уставу положено.

– Не слишком ли круто, ваше величество?

– Пусть пожнет, что заслужил.

Письмо от духовного собора было получено 18 июня. И на следующий день Алексея пытали в первый раз…

После пытки палач положил царевича на нары, набросил на него кафтан.

– Теперь говори, что истинного и что ложного в твоих прежних показаниях, – проговорил Толстой, – да помни: ежели станешь лукавить, опять бит будешь.

Алексей торопливо заговорил:

– Желал смерти отцу. Не единожды говорил, что, как стану царем, всем батюшкиным любимцам конец будет…

Писцы скрипели перьями, стараясь не пропустить ни одного слова из показаний Алексея.

И все же у царевича хватило присутствия духа скрыть от судей поездку Стратона Еремеева в Голландию; царевич прекрасно понимал, что таким признанием он сам подпишет себе смертный приговор.

* * *

Царь Петр созвал совет, который должен был вынести решение по делу Алексея, рассмотрев все его «малослыханные в свете преступления». Сто двадцать семь человек из высших чинов государства, из военных, моряков и гражданских служащих были избраны для этого царем.