Два брата - [137]

«Зачем это все так случилось?» — думал Вася, и сердце его сжималось при воспоминании о Леночке.

Он задумчиво шел по лесу, а вечер тихо спускался на землю.

XXIV

Прошел месяц.

Вася заметно поправился на деревенском воздухе, так что нередко вместе с Чумаковым занимался мужицкой работой. Чумаков исправно работал все время. Сперва мужики дивились, но потом привыкли. Никодим Егорович несколько раз подсылал узнавать, почему это молодой человек, гостивший в Витине, работает, но ничего не открывалось такого, что давало бы Никодиму Егоровичу надежду на открытие преступных замыслов. Однако он зорко следил и довел до сведения его превосходительства об этом событии.

Генерал поморщился и соображал.

— Вы говорите — работает, как мужик?

— Точно так, ваше превосходительство. Как простой мужик!

— Ггмм. А еще?

— Пока ничего-с.

— И незаметно, чтобы… вредные идеи?

— Трудно поручиться, ваше превосходительство!

— Трудно!.. Гм, да, трудно.

Его превосходительство был в некотором затруднении.

— Ждите приказаний! — решил он и послал за юрким молодым человеком из Петербурга.

— В законе указано насчет такого факта?

— Нет. Я уже слышал! — почтительно улыбается правитель канцелярии.

— Я полагаю, странно.

— Но, быть может, ваше превосходительство, цель очень уважительная.

— Работать, как простой мужик? — усомнился генерал.

— Этот молодой человек — технолог.

— А дальше?

— И хочет изучить сельское хозяйство на практике.

— А?.. Вы думаете?

— Я не могу предрешать фактов, но полагаю… Во всяком случае, если угодно будет вашему превосходительству поручить строжайшее наблюдение…

— Конечно, конечно.

Никодим Егорыч получил соответствующие приказания.

Стоял жаркий июльский день. Как-то особенно парило в воздухе. Было около девяти часов утра.

Вася с Чумаковым в это время приближались к Залесью, направляясь к большому торговому селу Большие Выселки, где в этот день была ярмарка.

Вася рассказывал товарищу подробности о сцене, которой оно был свидетелем в прошлом году. На Чумакова этот рассказ произвел впечатление. Подробности он слышал от Васи в первый раз.

Залесье было близко. Они увидали толпу, стоявшую перед волостным правлением.

— Сходка! — промолвил Вася.

— Сходка! — повторил Чумаков.

Однако — странное дело — они не слыхали обычного шума волнующейся толпы.

— Это не сходка! — сказал Вася, прибавляя шагу.

— А что же такое?

— Ты слышишь? — вздрогнул Вася. — Это не сходка!

Жалобный крик пронесся в воздухе. Еще и еще.

Они входили в улицу. На них никто не обратил внимания. Вопли раздавались сильней. Вася был бледен. Он взглянул на Чумакова. Чумаков вздрагивал. Они подошли к толпе, и Вася спросил у одного мужика:

— Что здесь?

Мужик взглянул на Васю и сердито ответил, отворачиваясь:

— Исправник порет!

— За что?

Мужик не отвечал.

— За что? — повторил Вася.

— Известно… недоимки! — проговорил другой мужик.

Вася пробирался через толпу… У него тряслись губы; глаза блуждали.

— Куда ты лезешь? — говорили в толпе. — Лестно, что ль, поглядеть?

Но он шел вперед, пока не дошел до ворот. Его схватила за плечо чья-то сильная рука, но он рванулся вперед.

— Вася, Вася, что ты делаешь!.. Уйдем! — говорил Чумаков и сам шел за ним.

Вася остановился и взглянул, но тотчас же зажмурил глаза от какой-то невыносимой боли. Он увидал седую бороду, опустившуюся со скамьи, и окровавленное тело… Более он ничего не видал, но стоны еще слышал — ужасные стоны!.. Он все стоял. Что-то приливало к сердцу. Рыдания давили грудь, но он не плакал. Вдруг все стихло.

Он снова взглянул.

Никодим Егорович стоял на крыльце и махал рукой. Его лицо было спокойно. Только рыжие усы двигались неестественно быстро. Он курил папиросу и часто пускал дым.

В ногах у него валялся мужик.

— Плати! — раздался крик.

Нет ответа.

— Пори!

Двое мужиков схватывают под руки валявшегося в ногах. Но он освобождается и сам ложится.

Раздался взмах розог. Толпа глядит молча.

Вася трясется как в лихорадке, губы беззвучно что то шепчут. Раздается вопль, и какая-то сила выбрасывает Васю вперед.

— Послушайте… да разве так… Не троньте! — вдруг вырывается из груди его не то крик, не то стон.

Никодим Егорович на секунду ошеломлен. Кто-то сказал:

— Это витинский барчук!

— Господин Вязников… идите вон!

— Не истязайте, слышите!

— Пори! — раздается крик.

Вася кидается вперед.

— Злодей!.. За что ты мучишь людей! — произносит он и схватывает за грудь Никодима Егоровича.

В толпе раздается гуденье.

— Смелый!

— Душа-то жалостливая!

— Берите его… бунтовщика! — задыхается Никодим Егорович.

Урядники и сотские бросаются на Васю.

Через десять минут окровавленного и избитого Васю, связанного, увозят на телеге.

— Это витинский барчук! — повторяют голоса. — В прошлом году он был у нас.

— Хрестьян пожалел!

— Што ему будет?

— Ничего, — барин!

Толпа тихо расходилась. Исправник уехал.

Встревоженный прибежал Чумаков в Витино и вошел в кабинет.

— Что… что случилось? — спросил Иван Андреевич.

Чумаков начал рассказывать, но вдруг остановился, заметив, что старик побледнел и тихо опускается на кресло.

Чумаков поддержал его.

— Ничего, ничего… продолжайте! — чуть слышно проговорил Иван Андреевич.

Чумаков рассказывает, а старик шепчет, вытирая слезы: