Два брата - [133]

Он принимался за обед и нередко фыркал. Неужели нельзя порядочно изжарить бифштекс? Кажется, не хитрость! А масло, что за масло! Его в рот нельзя взять!

Леночка чувствовала себя виноватой за его капризы. Он молча доедал обед и шел к себе в кабинет. Леночка приносила ему чашку кофе и ласково спрашивала:

— Ты, Коля, не в духе. Что с тобой?

— Ничего особенного…

— Ты сердишься?

— Нисколько… Знаешь, Лена, надоела мне моя поденщина! Тратится много времени… Я хочу бросить эту работу.

— Что ж… твое дело! — произносит Леночка, но голос ее слегка дрожит:

Он слышит и понимает, отчего голос дрожит.

— Ты думаешь, мы не обойдемся без нее? — внезапно раздражается Николай. — Экая прелесть какая — нечего сказать… Я бы мог вместо этого написать что-нибудь порядочное, а тут вырезай да наклеивай.

— Но ведь ты сам говорил: эта работа берет три часа времени… А впрочем, что ж, откажись. Скоро твоя статья будет напечатана…

— Платонов что-то тянет долго… Откажись! И рад бы, да надо ради куска хлеба… Корпи, меняй себя на мелкую монету! — раздражается Николай все более и более и продолжает монолог на эту тему.

Если бы не ослепление влюбленной женщины, то Леночка расхохоталась бы над этим нытьем, но она серьезно жалеет Николая и готова была бы еще давать уроки, только бы ему было легче. Как бы он не загубил своего таланта!

Вечером она сама же предлагает ему рассеяться, идти в театр. А она? Она не хочет, да и некогда — надо на урок. Он идет рассеяться, а она отправляется на Васильевский остров, занятая мыслью, как бы помочь Николаю. Казалось, они получали довольно: он заработывал до полутораста рублей, да она имела шестьдесят, но деньги как-то таяли. Николай брал большую их часть, оставляя ей пустяки, так что она с трудом изворачивалась. Вскоре стали в квартире появляться кредиторы. Оказались долги, надо платить проценты. Разделаться бы с долгами, и ведь это так просто! — решила однажды Леночка. Стоит продать их мебель и перебраться в квартиру поменьше. Что за беда потесниться!

Леночка как-то сообщила свой план Николаю, когда он жаловался на долги.

— Придумала отличное средство! — насмешливо проговорил он. — Очень остроумно!.. Трогательно!.. Какой-нибудь чердачок с геранью в слуховом окне еще лучше и дешевле… А мы вдвоем будем сидеть и любоваться небом. Не так ли?

— Зачем ты, Коля, сейчас смеешься? Разве я предлагаю чердак?

— Все равно — какую-нибудь вонючую конуру… Но слуга покорный! Я не разделяю этих вкусов. Мне нужен свет и чистый воздух. Моя работа не тетрадки долбить, ты должна это понять. Мои занятия требуют особенных условий… Ты думаешь, что можно и на чердаке заниматься? Благодарю!

— Как тебе не стыдно, Коля! Ты нарочно не хочешь понять меня.

— Очень уж трудно.

— Я понимаю, что тебе нужна большая комната. Она будет. Я предложила тебе средство избавиться от долгов… Ведь тебе же тяжело. Разве нельзя работать в маленькой квартире? Разве нужна дорогая мебель?

— Оставь меня, пожалуйста, в покое с твоими добродетельными нравоучениями! Меня не прельщают перспектива чердаков и идеалы мещанского счастьица. Мне большего нужно. Я не Лаврентьев! — проговорил он, раздражаясь все более и более, и вышел из Леночкиной комнаты, хлопнув дверью.

Леночка была поражена этой грубой выходкой. И прежде бывали сцены, но такой еще не было. С чего он так раздражился? Какие идеалы мещанского счастия? Разве скромная трудовая жизнь — непременно мещанское счастие? Она в первую минуту не могла сообразить. И зачем он вспомнил Лаврентьева?

Она, по своему обыкновению, старалась объяснить эту выходку неудачами Николая, но другие объяснения невольно закрадывались в голову. Она припомнила всю их жизнь после свадьбы, припомнила долгие одинокие вечера, и, казалось ей, не той, совсем не той должна быть жизнь… Не того ждала она.

Что, если он…

Она испугалась сама запавшей мысли, но эта мысль охватила Леночку. Ей стало страшно.

«Не любит?!. А ведь это так просто!»

А Николай уже стоял на пороге. Он ласково улыбался как ни в чем не бывало.

— Ты не сердись на меня, Леночка! — проговорил он, приближаясь. — Я наговорил тебе черт знает чего. Ты знаешь, я вспыльчив!

Он обвил рукой ее шею и целовал ее побледневшие щеки.

— Не сердись же! — продолжал он, вполне уверенный, что после его извинения и поцелуев Леночка должна тотчас же просиять, тем более что он первый протягивает руку.

Она тихо пожала руку Николая, тихо освободилась от его поцелуев, но лицо ее не просияло.

— Ты все еще сердишься, Лена? — спросил он тоном капризного ребенка.

— Я не сержусь, Коля! — тихо проговорила Леночка.

— Так поцелуй меня и скажи, что ты забыла. Посмотри-ка на меня!

— У меня так скоро не проходит все, Коля! — тихо улыбнулась она, останавливая на Николае грустный, задумчивый взгляд. — Но ты не думай только, что я сержусь. Честное слово, я ничего не имею против тебя и никогда, слышишь ли, никогда, мне кажется, не обвиню тебя. Но я хотела бы тебя спросить… Видишь ли, наши частые сцепы навели меня на мысль… Иногда мне кажется…

Она остановилась на мгновение, стараясь скрыть охватившее ее волнение.

— Что же тебе кажется, Леночка? И с чего такой торжественный тон?