Два брата - [132]
— Григорий Васильевич! Вы, конечно, кончили перевод?
— Сейчас кончу… Мне немного!..
— Типография ждет, Григорий Васильевич… Мы тут будем разговаривать, а газета опоздает… Ведь это, согласитесь, немножко неудобно, Григорий Васильевич. Я не спорю — гораздо приятнее говорить о микрофоне, чем переводить, но ведь типография, Григорий Васильевич, без материала… Уж вы, пожалуйста, Григорий Васильевич… Я дожидаюсь. О микрофоне в другой раз, Григорий Васильевич!
Он не говорил, а тянул скрипучим голосом.
Изобретатель улучшения по микрофону, превосходный переводчик и образованный научный хроникер, славный малый и отчаянный болтун, наскоро доканчивает изложение теории микрофона и принимается за перевод речи Гамбетты [82]. Случается, он, недовольный речью Гамбетты, нарочно сокращает ее, иногда исправляет речи других ораторов, если они, как он говорит, слишком завираются и разводят канитель, которая может быть на руку отечественным либералам. Однако за это его не хвалит господин в очках и ядовито иногда советует ехать в Париж и там говорить самому речи, а не исправлять ораторов, но эти ядовитости он пропускает мимо ушей и все-таки старается переводить то, что ему больше по вкусу. А ему гораздо больше по вкусу то, что не по вкусу редактора, и он находит, что редактор переходит границы осторожности.
Некоторое время в редакции тишина, прерываемая приходом репортеров. Они молча кладут заметки и уходят. Им нет времени, да с ними и не удостоивают чести много беседовать. Это — парии прессы. Лаборатория в полном ходу. За зеленым столом быстро изготовляется нумер газеты. Хроника готова; передовая статья и ежедневное политическое обозрение уже в типографии… Политический отдел почти готов. Худощавый молодой человек с болезненным умным лицом, сидевший на конце стола, встает из-за стола и, отдавая посыльному «Печать», незаметно уходит…
Приносят лампы. Уже четвертый час. Николай уже наклеил внутренние известия и просматривает корреспонденцию. Григорий Васильевич уже кончил и с Гамбеттой и с Биконсфильдом [83] и, на свой страх, переводит еще о рабочем митинге в Англии, хотя переводить о митинге не отмечено. Но он все-таки рискует; быть может, редактор изменит на этот раз своей осторожности. А не изменит и пропадет труд — не беда. Отворяются двери, и в комнату входит литератор Браиловский, и из-за дверей еще слышны раскаты его смеха. Он на ходу громко рассказывает интересную историю, хохочет более других своим остротам и старается обратить на себя общее внимание. Он только что был у одного человечка. Мало утешительного. Однако он принес передовую статью и надеется…
Редакционная комната оживляется. Начинаются шумные разговоры. Новости дня переплетаются с газетными сплетнями. Все принимают участие. Под шум разговора Григорий Васильевич начал было объяснять Николаю производство искусственных алмазов, но остановился, не закончив, и заспорил с Браиловским. «Иностранный отдел» уже не морщился: все было готово, и он мог тоже принять участие в разговоре. Браиловский ушел, но зато в редакции появился Пастухов, тот самый литературный сплетник, с которым Николай познакомился у Смирновых. Он принес статью и целый ворох сплетен. Он сообщил такую интересную историю об издателе «Правдивого», что мрачное лицо редактора «Пользы» прояснилось. Добросовестно исполнив свою задачу, юркий господин немедленно из «Пользы» поехал в редакцию «Правдивого» и там, в свою очередь, доставил несколько приятных минут, сочинив, что в «Пользе» нет ни гроша денег и она закроется не сегодня-завтра.
Пора была расходиться — уже пять часов. Однако прежде чем идти домой, Николай зашел рядом в контору газеты и спросил у конторщика, нельзя ли получить денег.
— Вам много нужно?
— Пятьдесят рублей.
— Нельзя ли до завтра?.. Завтра будет получка.
— А сегодня нельзя?
— Сегодня все деньги роздали. Завтра непременно будут!
Он ехал домой. В сутолоке редакционной комнаты он бесплодно проводил день, хотя несколько раз и давал себе слово приезжать в редакцию пораньше, сделать свою работу и ехать домой. Но его затягивали эта комната, этот гам разговоров, сплетен и новостей, меняющихся ежедневно, что, однако, не мешало ему по приезде домой жаловаться на усталость.
Леночка беспокоилась, что жаркое пережарится. Она давно поджидала его. Отчего он так поздно?
— Заболтался в редакции. Эта редакция отнимает так много времени!
