Душою настежь. Максим Дунаевский в моей жизни - [33]

Неожиданно у меня возникла большая проблема… с моей мамой. Если папа принял мое решение молча, без комментариев, уважая мой выбор, то мама отнеслась к известию о моей беременности отрицательно. Пребывала в крайней панике – ее волновало то, что станут говорить многочисленные «светские» знакомые, узнав, что ее дочь ждет ребенка, не будучи замужем.

Для нее это был такой сильный удар, что мы даже не виделись с ней в течение полугода.

Соседки по коммуналке, заметив мой округлившийся животик, стали со мной злыми и язвительными. При каждом удобном случае устраивали провокации, бросали колкости в лицо. Как мне передавали, за спиной желали мне «не разродиться». Но правильно говорит народная мудрость, «не рой яму другому – сам в нее попадешь» – вскоре они ушли из жизни, одна за другой.

Мне было странно и непонятно их поведение – они ведь сами женщины. Но, вероятно, сказывалась разница не только в возрасте, но и в образе жизни, в воспитании, в культуре. Я была самостоятельной девушкой, у которой была «жизнь впереди», а они были семидесятипятилетними бездетными старушками, никогда не побывавшими замужем. «Ни разу не сходившими замуж», – как тогда, смеясь, о них говорила одна из моих подруг.

Так или иначе, общаться с соседками стало невозможно, как и продолжать жить в коммунальной квартире. Атмосфера была пропитана ядом.

Моя близкая подруга Ирина Сказина, зная все это, очень переживала за меня.

– Нинуль, тебе нельзя оставаться в твоей коммуналке! Знаешь, я кое-что придумала! У Варвары, няни моей дочки, есть двухкомнатная квартира на Цветном бульваре. Я заберу няню на несколько месяцев к себе, а ты в это время поживешь у нее.

Ира явилась моим добрым ангелом, который понял, что мне это было жизненно необходимо. Без ее дружбы и поддержки мне было бы гораздо тяжелее. Я безмерно благодарна ей за все.

Беременность протекала трудно, с грузом на сердце и с чувством одиночества.

В моей душе росло огромное разочарование, а в голове царила полная неопределенность. Я не могла себе представить, что меня и ребенка ждало в будущем – был лишь туман. А ребенок уже существовал. Он жил своей потайной жизнью, но жил и, наверно, что-то чувствовал.

Я изо всех сил старалась не поддаваться унынию. Занималась аутотренингом – уговаривала себя, убеждала в том, что «в один прекрасный день» Максим позвонит и спросит: «Нинуля, как ты, как дела? Тебе что-нибудь нужно?»

И я бы ответила ему: «Все хорошо, Макс. Спасибо, что позвонил».

Вот и все, я не стала бы что-то просить. Самым большим подарком для меня тогда явилось бы его хоть минимальное внимание…

Я часто слушала и рассматривала пластинку с посвящением, заездила ее «до дыр». Пыталась понять, что мог чувствовать человек, пишущий музыку на такие хорошие, проникновенные слова? Разделял ли он те же мысли и эмоции, что и поэт, автор текста?

«Позвони мне, позвони», – вторя моим мыслям, взывала певица.

Но Максим не звонил. Он так ни разу и не позвонил мне за весь период моей беременности.

Однажды, когда я была уже на пятом-шестом месяце, мне приснился сон. Очень ясный, отчетливый сон. Как будто передо мной стоит аквариум с красивой золотистой рыбкой, которая резвится в нем. И вдруг рыбка затихает и начинает медленно опускаться на дно, как будто она устала или заболела.

В этот момент я проснулась, с тяжелым чувством. Екнуло сердце. Но я запретила себе думать о плохом.

Сон отчетливо отложился в моем сознании, хотя я никогда не верила снам и обычно их не запоминала. Но этот оказался «в руку».

В тот же день у меня открылось кровотечение. Это обнаружила гинеколог, к которой я пришла на назначенный ранее прием. Нахмурилась, глядя на меня.

– Вам очень повезло, что это только начало и что вы здесь. Иначе…

Она не договорила. Вызвала «Скорую» и отправила меня в больничное отделение роддома имени Крупской.

В больнице я провела неделю, длинную и утомительную. Поскольку врач срочно отправила меня на «Скорой», не разрешив заехать перед больницей домой, у меня не было с собой даже книги, чтобы отвлечься.

Сияло солнце, стояла прекрасная погода. Оттого в палате мне было еще более монотонно-тоскливо. Очень хотелось скорее выйти наружу, на воздух.

Я старалась забыться, как можно больше спать, ни о чем не думать, «отключить» голову, чтобы скорее прошло время.

Мне давали какие-то таблетки, делали какие-то уколы. Я была послушной, как робот, выполняя все указания машинально, без эмоций.

Ко мне никто не приходил, не навещал. От скуки я наблюдала за посетителями, которые ежедневно бывали у моих соседок по палате, слушала их разговоры.

Наши два окна находились на втором этаже, и некоторые предприимчивые мужчины, достав откуда-то лестницу, добирались до нашего открытого окна. Переговаривались со своими женами или подругами, передавали фрукты и соки.

В палате постоянно стоял смех. Я тоже смеялась вместе со всеми, хоть и через силу. Да и как иначе, не портить же настроение окружающим. Но это был, как говорится, смех сквозь слезы. На душе скребли кошки, хотелось вскочить с постели и бежать куда глаза глядят.

Как-то моя соседка по кровати, упитанная хохотушка с розовыми пышными щечками, со смехом спросила меня: