Душитель - [67]

Майкл взглянул на нее — старуха, согнувшаяся почти пополам, походила на запятую. Сплошь хрящи, жалкое напоминание о том, что некогда было женщиной. Он понимал, что не может высказать то, что уже известно им обоим, — это не важно и всем плевать. Кавальканте оказались на пути, поэтому их просто смело. Дело сделано. Нет смысла обсуждать плюсы и минусы. Добро и зло здесь ни при чем. Сложно даже говорить об этом в привычных терминах. Наверное, старухе уже следовало это усвоить.

— Я прихожу домой, а там пусто, — повторила женщина, словно читая знакомую молитву. — А в другой раз, когда мы спали, они забили все окна и двери! Но мы-то остались внутри! Нам пришлось кричать, пока кто-то не услышал и не позвонил в полицию. Нас могли убить. Они могли разрушить дом и похоронить нас под обломками. Потом нас послали на Ленокс-стрит, в крошечную квартирку, где и повернуться негде. И вечером на улицу не выйдешь: вокруг сплошь цветные, круглые сутки пьянствуют и орут, того и гляди перережут глотку ножом. Мы даже дверь не открывали. Там есть люди, которые стучат в дверь, а как только ты откроешь замок, так сразу вламываются. Нам не хотелось, чтобы нас убили, поэтому мы сидели дома, как два психа, и не отвечали на звонки. Социальному работнику пришлось подсунуть под дверь визитку, чтобы мы его впустили. Наконец мне сказали, что я, со своим бедром, не могу подниматься по лестнице, и тогда нам дали эту квартиру. Всего сорок семь долларов в месяц, включая плату за свет и газ.

— Очень милое жилье.

— Но не похоже на то, что у нас было.

— Нет. Конечно, нет.

— Мы здесь совсем одни, не видим знакомых. Все они живут кто в Медфорде, кто в Южном Бостоне. Большинство — в Медфорде. — Она произносила «в Медфиде». — У кого нет родственников, которые согласились бы их принять, те все переехали в Медфорд, улетели, как птички. — Кавальканте помахала рукой. — А что мне делать в Медфорде?

— Миссис Кавальканте, насчет того случая в суде… Что вы имели в виду, когда сказали, что в Уэст-Энде вас беспокоили эти самые delinquenti?

— Ну, эти парни пришли и сказали: «Вам придется уехать, убраться отсюда. Если не уедете сами, мы вас вышвырнем».

— Кто это был?

— Здоровые такие парни.

— Вы их знаете?

— Нет. Некоторых видела на улице.

— В Уэст-Энде?

— Да, некоторых. А остальных мы не знаем. — Она шаткой походкой подошла к креслу и медленно села. Майкл жестом показал, что готов помочь, но Кавальканте не обратила на него внимания. Она продолжала: — Они пришли вечером, постучали в дверь и сказали, что хотят нам кое-что сказать. «Что вы о себе возомнили? Почему это вы не уехали, как все остальные?!» Они думали, мы испугаемся и уберемся. А куда нам было идти? А? Иногда даже полицейские подходили к двери и стучали: «Эй, Кавальканте, вам пора отсюда убираться. Небезопасно здесь оставаться, когда идет стройка».

— Какие полицейские?

— Просто полицейские. Не знаю.

— Они были в форме? Откуда вы знаете, что это были полицейские?

— Знаю, и все! Одни в форме, другие нет. Но это были полицейские.

— Вы их знаете?

— Да — тех, что дежурят в нашем районе.

— Может быть, они действительно о вас заботились.

— Точно так же, как вы заботились обо мне, когда вышвырнули меня на улицу! Наверное, нам с мужем повезло — все так о нас заботятся, точно мы короли!

— Те, другие парни… они вам угрожали?

— Да, они говорили: «Лучше уезжайте». Твердили одно и то же: «Здесь небезопасно».

— Они вас запугивали?

— Иногда звонили по телефону: «Если не уберетесь, мы вас пристрелим, сожжем дом». Один из них сказал мужу, чтобы тот был поосторожнее, когда спускается с лестницы, — можно упасть, и с концами.

— Тогда, в суде, вы назвали их гангстерами. Вы доподлинно знаете, что они члены банды?

— Я сказала delinquenti — преступники. Понятия не имею о гангстерах. Что, по-вашему, полицейский не может быть преступником? Вряд ли. А почему вы вообще вдруг так забеспокоились?

— Потому что кое-кто пострадал.

— Кто?

«Мой отец», — подумал Майкл, но ничего не сказал. Когда он был ребенком, Дэйли тоже получали звонки с угрозами — обычно за ужином — от преступников, которых вывел на чистую воду Джо-старший. Звонили обычно из тюрем Уолпола или Дир-Айленда. Мальчики брали трубку и слышали злобный голос: «Я сожгу твой дом, трахну твою жену, перережу твоих детей, пущу пулю тебе в башку!» Звонки продолжались, пока Джо-старший служил в разнообразных детективных бюро и в убойном отделе. Майкл вешал трубку, как только раздавались первые слова — так ему велели, — но забыть услышанное не мог. Каким образом отец, этот мягкий человек, который позволял сыновьям вешаться ему на шею, управляется с преступниками? «Не волнуйся, Майк, — говорил Джо-старший. — За телефоном прячется трус». Но он на самом деле беспокоился, и Майкл тоже. Один из бандитов может вырваться из клетки, найти Майкла и искалечить его. Неужели Майкл пожертвует кем-то из братьев, чтобы спастись самому? Конечно, будет лучше всего, если чудовище пожрет Джо, а Майкл и Рики успеют убежать. Но при крайней необходимости Майкл готов был пожертвовать собственной жизнью, чтобы спасти Рики. Младшего непременно нужно спасти. Хватит ли у него смелости, чтобы встретить смерть? Что он будет чувствовать, когда сильные руки переломают ему кости, или нож вспорет кожу, или в тело вопьется пуля? Когда Майклу было пять или шесть, отец взял его на рыбалку. Он с легкостью выдергивал крючки из пойманных окуней, раздирая им челюсти, щеки и глазницы. Рыба била хвостом в беззвучной агонии, и Майкл пришел в ужас. Он попросил отца остановиться. Джо-старший пытался успокоить сына. Сначала он сказал, что рыба не чувствует боли, поскольку у нее слишком маленький мозг, потом — что раны заживут сами собой, если рыбу пустить обратно в воду, но ничего не помогало, и Майкл решил отныне не ходить на рыбалку. Джо назвал его плаксой, и никто не стал спорить. После этого отец брал на пруд только Джо и Рики, которых ничуть не трогали мучения рыбы.