Вечер 29-го — 30-е октября 1952 года
Старуха с косой подошла совсем близко. Он остро ощущал ее присутствие. Дальнейшее было вопросом времени. Может быть, минут, может — часов, в лучшем случае — дней. И то, если с ним захотят говорить. Но инстинкт гнал его в лабиринт арбатских переулков. Прочь от зеленого купола дома Второва, завершающего перспективу Каменной Слободы. От знаменитой полуротонды, от специально пристроенного концертного зала, где когда-то дирижировал Сергей Прокофьев и весело танцевали гости.
Побега на рывок не вышло. Все теперь в прошлом — и власть, и афинские ночи.
Живой труп двигался в неровном, рваном ритме, оскальзываясь, наступая лакированными туфлями в грязь и небрежно разбрызгивая лужи. На некогда благообразном, холеном лице, украшенном профессорской бородкой-клинышком застыла странная гримаса, причудливое сочетание ненависти, страха и отчаяния.
Все усилия оказались тщетны. Те, кто обещал и гарантировал, брезгливо отвернулись. Он стал для них отработанным материалом. Даже дверей не открыли! Лишь охранник, уютно устроившийся в будке, сказал, будто сплюнул:
— Велено передать, что в этом доме Ваше присутствие нежелательно.
Милиционер, стоявший рядом, просто отвернулся. От него! Который еще вчера мог его в порошок стереть! Вот именно, что вчера…
На мгновение остановившись, бывший человек достал из внутреннего пиджака серебряную фляжку и сделал пару щедрых глотков. Привычно обожгло пищевод. Скоро в теле появится приятное тепло, станет немного легче. Он давно и прочно привык к большим дозам алкоголя, поэтому выпитое взбодрило лишь самую малость.
Встряхнув опустевшую флягу, убедился, что на добавку рассчитывать не стоит. Потом зачем-то попробовал засунуть ее в туго набитый портфель. Не получилось. Опять не получилось!
Нервы не выдержали. Коротко размахнувшись, он попытался швырнуть портфель со всем его содержимым прямо на дорогу. Но руку перехватили, в лицо ударил свет. Слабенькая лампочка карманного фонарика показалась прожектором летящего по рельсам паровоза.
— А вот этого делать не стоит, Николай Александрович, — спокойно произнес человек, материализовавшийся из промозглых осенних сумерек.
— Товарищ Павел?! Павел Анатольевич?
— Да какой я тебе, сука, товарищ! В машину его!
Так завершилась карьера бывшего 1-го заместителя Председателя Совета Министров, куратора органов госбезопасности, члена Бюро Президиума ЦК и прочая Николая Булганина. Далее все пошло по стандартной процедуре.
Многоходовая комбинация, задуманная за океаном, с треском рухнула. Теперь не будет ни волны антисемитизма, ни дела врачей, ни Мингрельского погрома, ни траурного марта.
…Сначала ему не удалось связаться с собственным заместителем. При этом, никто из подчиненных не мог толком объяснить, куда это вдруг подевался Василий Степанович Рясный. Дозвониться до Булганина также не удалось. Даже Никита был не в курсе, куда запропастился его сосед.
Попытка что-нибудь узнать о происходящем от Эллы тоже не увенчалась успехом. Она просто бросила трубку. Перезванивать он не стал — все равно бесполезно.
Через пару часов пришли известия, расставившие все по своим местам. Ребята Маленкова, главное управление специальной службы при ЦК, наведались в Варсонофьевский переулок и изъяли из лаборатории ядов Сергея Ивановича /Огольцова/ и Григория Моисеевича /Майрановского/. И заодно, заветный конверт из сейфа.
Вы думаете, всесильному министру об этом доложили подчиненные? Да как бы ни так! Он для них был всего лишь надзирателем от ЦК. Позвонила жена и срывающимся голосом попросила включить радио. Оказалось, что Майрановский дает показания прямо в эфир.
Сжав кулаки, Семен Денисович начал метаться по кабинету. Возбуждение, охватившее его, требовало хоть какой-то разрядки.
— С-суки, — выдохнул он сквозь зубы.
Тем временем, Майрановский говорил, говорил, говорил.
— Основным мотивом моей преступной деятельности была алчность. Определенно судить о мотивах остальных заговорщиков не берусь, но полагаю, что ими двигало обыкновенное властолюбие.
Слишком многим в партийном руководстве не нравилась политика Сталина, направленная на поэтапную передачу власти от партийных органов — советским. Аппарат был недоволен планируемым сокращением затрат на его содержание, отменой денежных выдач в «конвертах» и тому подобными действиями вождя.
Было принято решение вытеснить из ближнего круга Сталина лично преданных ему людей, не останавливаясь ни перед их дискредитацией, ни перед физическим уничтожением.
Мы давали им яды через пищу, различные напитки, вводили при помощи уколов шприцом, тростью, ручкой и других специально приспособленных колющих предметов. Также вводились яды через кожу, обрызгивая и поливая ее.
На наших жертвах опробовались новые вещества как снотворного, так и смертельного действия. Мне была дана установка, что следует искать пути введения ядов через вдыхаемый воздух. Большую помощь в нашей работе оказывало посольство Соединенных Штатов Америки.
В частности, чтобы отравление Сталина прошло незамеченным, планировалось использовать антикоагулянт варфарин. Этот препарат предложил применить Этингер. Тогда следы отравления, говорил он, обнаружить не сможет никто. Ничего подобного у нас не выпускается, но Огольцов обеспечил. Как он обмолвился, его предоставили американцы. Конкретно, сотрудник посольства Гаррисон Солсберри.
