Душа убийцы и другие рассказы - [3]
Они вышли из подворотни и встали. Ждали, когда он подойдет. А мы ждали, что будет.
И Пшеничников подошел. А куда ему, собственно, было деться? Растопырив длинные руки, будто щупая стены, он к ним подошел. Было темно, он был пьян, он их не узнал.
— Подходи, парниша, поближе! — не выдержал Стива. И, забыв о сигнале, сделал навстречу шаг. Этот Стива, такой жгучий брюнет с хищным профилем, он забыл о сигнале. Схватив руку, которой Пшеничников все шарил по воздуху, он резко дернул ее на себя.
И Пшеничников мгновенно исчез в подворотне.
Не скажу, чтобы он сдался без боя.
Начнем с того, что он устоял. Да-да, ему, так быстро влетевшему в подворотню, казалось, ничего не оставалось иного, как свалиться мешком. И тем не менее он устоял. Широко расставив длинные кривые клешни, он впился ими в земную твердь, точно врос, и ничто, похоже, не могло его сбить. Устояв, он спросил вежливо…
Нет, не так. Устояв, он покачался чуть-чуть, словно проверяя степень устойчивости. Сморщил усы в кустик, понюхал. И только тогда невозмутимо спросил:
— М-м-м, не скажете ли, джентльмены, который теперь час? — У него было веселое настроение: избавившись от кошелька, звания мастера и прочих замечательных атрибутов, он считал, что только весельем можно компенсировать крушение в жизни. — Не скажете ли, сколько времени?
Вот тогда Барон и ударил. Я прямо-таки возликовал: растет на глазах человек! Но только что это был за удар для Пшеничникова!
Уже раз схлопотавший сегодня, Пшеничников перешел тут же в атаку и нанес такой апперкот, что Барон отлетел этак шагов на пятнадцать. Был еще Стива. Упершись своими клешнями в асфальт, Пшеничников заразмахивал длинными руками вправо и влево, закручивая тугое тело и распуская его.
И Стива не мог подступиться. Это выглядело как в клоунаде: длинный Пшеничников машет руками, а Стива, точно узкая, злая шавка, пытается подскочить, но не может, и то и дело отскакивает. А Пшеничников понял про драку, но не понял намерений напавших. И, пережигая обиду в энергию кулаков, забывал свое крушение в жизни.
— Жарь крепче, ребята, м-м-м! До-то-го, до-то-го, шайбу! — улыбался, раскрыв свой золотой рот: лицо его не было жестким.
Но тут черненький Стива, попав под случайный удар, отлетел к мусорной тумбе. Стукнувшись позвоночником о жестянку, здорово разозлился. И заодно вспомнил урок Леонид Леонидовича. И осатанел до предела. Вспыльчивый, резво вскочил. Заозирался по сторонам. Толстый Барон со своим бабьим лицом неторопливо шевелился возле Пшеничникова, больше делая вид, что дерется. Это, как говорится, переполнило чашу. Быстрый, как угорь, Стива метнулся к Пшеничникову, пристроился сзади. Пшеничников же не дрался — катил по льду, размахивая, загребая руками, будто вел шайбу. Барон отступал, закрыв предплечьями валунообразную голову.
Тогда Стива выкрикнул:
— Эй!
Пшеничников обернулся. Задумчиво полуприкрыв глаза, он в самом деле ощущал себя будто на хоккейной площадке, будто в разгаре схватки с петухами-канадцами. И в этот момент Стива выметнул руку. Пшеничников тут же согнулся. Захрипел, зашатался. Хотел что-то сделать с ножом, но рухнул.
— Теперь тихо и быстренько! — бросил Стива Барону и, как кошка, подскочил к безвольному телу. Пшеничников лежал на боку. Носком ботинка Стива отвалил тело на спину. Хлынула кровь.
— М-да, — сказал Стива и затупленным пыльным носком нажал на подбородок Пшеничникова. Золотой рот раскрылся. — Барон, где же ты?
Барон подвалил, опасливо глянул.
— Разыщи лом! — приказал Стива. Барон повернулся и неторопливо отправился в поиск. Стива сплюнул со злости.
— Высокая помехоустойчивость! — напомнил Леонид Леонидович.
Стива между тем пытался постучать по зубам рукояткой ножа.
— Дайте лом! — закричал Леонид Леонидович. — Куда подевался Барон? Где твоя пассия?
Пока я оправдывался, появился Барон. В руках у него был кусок чугунного рельса.
— Что за болван! — воскликнул Леонид Леонидович.
— А что? — невозмутимо поинтересовался Барон, — по весу, так в самый раз! Разве что держать неудобно, — и недоуменно всех оглядел. — Только я лично зубы не стану выламывать.
— Боишься запачкаться? — кто-то спросил.
— У! — коротко подтвердил.
— Эй, Барон, сколько там может быть золота? — спросил Стива совершенно другим тоном, словно только сейчас увидел Барона.
Барон помолчал, вычисляя. Мы не могли от него оторваться. Монументальная шея была неподвижна, губы слегка шевелились.
— Стойте! — закричал Леонид Леонидович, — замрите немедленно!
Замерли.
— Нет, не то, — говорил Леонид Леонидович, — вспыхнуло и умчалось, — и растирал быстрыми взмахами потный лоб. — Продолжайте, — как-то устало сказал, — импровизируйте!
— Ты где пропадал? — тонко выкрикнул Стива. — Чистеньким хочешь остаться?
— Там, — повел Барон толстой шеей. И тут случилось нежданное. Стива, нервный и злой, не выдержал. Бросив Пшеничникова, метнулся к Барону, схватил за грудки:
— Ах, сволочь, ах, падло!
Но что было такому тяжелому телу до жалких встрясок! Барон почти не качался, в то время как Стива изнемогал от усилий.
— Отставить! — закричал Леонид Леонидович. — Что это за выдумки?
— Это не выдумки, — стихая, Стива ответил, — он в самом деле такой!
Александр Жулин — писатель-романтик, оригинальный стилист, легко вплетающий в жестко-натуралистическую ткань повествования узоры фантастики, детектива, гротеска. Сборник составили пятнадцать историй, связанных между собой не столько общими героями, сколько идеей, отражающей напряженные искания автором смысла бытия. Время действия — конец ХХ века. Место — город, Россия.
«Отранто» — второй роман итальянского писателя Роберто Котронео, с которым мы знакомим российского читателя. «Отранто» — книга о снах и о свершении предначертаний. Ее главный герой — свет. Это свет северных и южных краев, светотень Рембрандта и тени от замка и стен средневекового города. Голландская художница приезжает в Отранто, самый восточный город Италии, чтобы принять участие в реставрации грандиозной напольной мозаики кафедрального собора. Постепенно она начинает понимать, что ее появление здесь предопределено таинственной историей, нити которой тянутся из глубины веков, образуя неожиданные и загадочные переплетения. Смысл этих переплетений проясняется только к концу повествования об истине и случайности, о святости и неизбежности.
Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
Эйприл Мэй подрабатывает дизайнером, чтобы оплатить учебу в художественной школе Нью-Йорка. Однажды ночью, возвращаясь домой, она натыкается на огромную странную статую, похожую на робота в самурайских доспехах. Раньше ее здесь не было, и Эйприл решает разместить в сети видеоролик со статуей, которую в шутку назвала Карлом. А уже на следующий день девушка оказывается в центре внимания: миллионы просмотров, лайков и сообщений в социальных сетях. В одночасье Эйприл становится популярной и богатой, теперь ей не надо сводить концы с концами.
Сказки, сказки, в них и радость, и добро, которое побеждает зло, и вера в светлое завтра, которое наступит, если в него очень сильно верить. Добрая сказка, как лучик солнца, освещает нам мир своим неповторимым светом. Откройте окно, впустите его в свой дом.
Сказка была и будет являться добрым уроком для молодцев. Она легко читается, надолго запоминается и хранится в уголках нашей памяти всю жизнь. Вот только уроки эти, какими бы добрыми или горькими они не были, не всегда хорошо усваиваются.