Душа Сурака - [29]

А больше всего какая-то её частица не могла простить Страннику кощунства, учинённого над телом Кано.

В то же время ей казалось грубым совершенно игнорировать его присутствие в лаборатории, сознаёт он это или нет, потому она сказала:

– Я как раз заканчиваю работу над записями оани.

Возможно, существо отозвалось на её слова: цвета его потемнели, прозрачность почти исчезла – как океан перед бурей, подумала Хоши и поспешно отвернулась, пока Странник не заметил её невольного испуга. В памяти всплыл страшный сон, виденный прошлой ночью – о Кано и Урока, спокойно смотрящих, как волны бьются в прозрачную стену здания.

Она будет прибывать, пока нас не затопит.

При воспоминании об этом Хоши вздрогнула. Новость, что Малкольм Рид, который, стоя рядом с ней в медотсеке, выглядел совершенно нормально, заболел, отнюдь не укрепила её нервы. Это разбивало ей сердце даже сильнее, чем необходимость просмотреть последнюю запись Урока. Малкольм всегда нравился ей – гораздо больше, чем она позволяла себе выказать. Было что-то трогательное в его сугубо военной выправке, и в том, как старательно он делал вид, что прожжённый дамский угодник, хотя никого и не мог этим обмануть.

Теперь из всей группы высадки на ногах оставались лишь она, капитан и Т'Пол. Т'Пол наверняка будет последней, кого свалит болезнь – и да смилуется Бог над тем вирусом или той радиоактивной частицей, что попытаются забраться под шкуру вулканца. Это навело Хоши на мысль, отчего это она так устала – оттого, что не спала всю ночь, или тому есть друга, более зловещая причина.

Собравшись, наконец, с силами, Хоши заставила себя склониться к экрану. С точки зрения обнаружения причины заболевания просмотр последней записи, казалось, не был особенно важен; прав либо Странник, утверждающий, что виной всему радиация, либо шикеданин, утверждавший, что это вирус. Но как лингвисту, каждая запись давала Хоши дополнительные знания о (ныне, к сожалению, мёртвом) языке оани; а как учёный, не прослушав эту запись, Хоши не могла быть на сто процентов уверена, что она не содержит ценной медицинской информации.

А как человек, она чувствовала себя обязанной выслушать печальную историю Урока до самого конца.

Сделав глубокий вдох, Хоши нажала на кнопку, и застывшая фигура Урока на экране пришла в движение. Как обычно, начал он с того, что назвал себя, сообщил дату и время, упомянув при этом о связанных с ними значительными историческими событиями. Эта последняя дата была днём рождения одного из весьма почитаемых учёных оани, жившего много веков назад и разработавшего способ очищения атмосферы, загрязнённой промышленными отходами.

Странно было видеть Урока всё ещё сильным и здоровым, хотя и измученным и печальным.

Все умерли или умирают, произнёс он. Некогда звучный голос был едва слышен. Кано тоже осталось недолго, и я молю, чтобы моя смерть не заставила себя ждать.

Здесь совсем тихо. Не слышно ничьего голоса, кроме моего. Да и он скоро смолкнет; я умру, чтобы другое существо, слишком маленькое, чтобы я смог его увидеть, могло жить. И всё же его воздействие на моё тело станет причиной моей смерти.

Если в этом какой-нибудь смысл? Я не вижу его. Одна лишь тьма…

Он умолк, и Хоши нажатием кнопки остановила запись. В глазах её стояли слёзы. Ей хотелось взять себя в руки – почему-то было неловко, что Странник может увидеть, как она плачет из-за смерти чужого человека, инопланетянина. Но она тут же разозлилась на себя. Да какое ей дело, кто что подумает? Почему она не должна оплакивать смерть этого человека, такого доброго, и гибель его цивилизации?

Хоши оглянулась; к её облегчению, Странник исчез, видимо, завершив изучение компьютеров "Энтерпрайза".

Она снова нажала кнопку, чтобы дослушать запись. Но Урока лишь молча, печально глядел на экран, затем повернул голову, глядя на что-то – кого-то – не попавшее в камеру. Выражение его лица не изменилось, но во взгляде было узнавание.

Мне жаль, что ваша помощь оказалась напрасной, сказал он.

Он произнёс это не тем спокойным, размеренным тоном, которым обращался к Кано или наговаривал запись, а так, как обращался к самому себе. Кто-то как раз вошёл в комнату, но почему-то Урока не заговорил с ним.

А затем появилось почти незаметное на бронзовом лице, но ясно видное на белоснежной тунике зелёно-голубой свечение; подвижное, переливающееся, словно сильное океанское течение. Оно подступало всё ближе, пока в бирюзовом свете Урока не стал задыхаться, словно какая-то неведомая сила выжимала у него из лёгких весь воздух.

Ты, прошипел он с такой ненавистью, таким бешенством и горечью, что Хоши невольно отпрянула. Он поднялся со стула, шатаясь от внезапной слабости. Хоши слышала его неверные шаги, когда, собрав последние силы, он подошёл к кровати своей жены…

Затем – ничего, кроме сине-зелёных отсветов на бледных стенах.

Кипя от ярости, Хоши нажала кнопку ближайшего интеркома, а затем обернулась. Слова обвинения уже были готовы сорваться с её губ…

Странника, разумеется, по-прежнему не было.

Но на его месте за компьютерной консолью стояла в белом плаще, словно в саване, Кано, мёртвая жена Урока. Широко открытые помутневшие глаза глядели в пустоту, руки протянулись к клавиатуре, и пальцы нажимали на клавиши со скоростью и грациозностью пианиста-виртуоза.