— Фу-у-у-у-у. Хорошо, что не вставили… А ты чего здесь?
Тамара помолчала немного, а потом, хоть и нехотя, все-таки
ответила:
— Отец меня, пьяный, по башке кастрюлей огрел… Сотрясение мозга… Вот теперь валяюсь тут…
— Как отец? Твой отец?
— А чей же ещё? Мой… что б ему, пьянице, пусто было… «белочка» его, видите ли, посетила?
— Что? Какая белочка? Рыжая?
— Нет, пьяная, — Тамара исподлобья посмотрела на Надю и спросила:
— Тебе сколько лет-то?
— Двенадцать.
— И что, не знаешь, что такое «белочка»?
— Не-е-ет. Не знаю…
— Темнота. Это так «белую горячку» называют. Когда человек уже совсем спился и не понимает, что творит…
Тамара подошла к Наде поближе и спросила:
— Ты суп-то есть будешь? А то остынет, — и сглотнула слюну.
Наде сразу вспомнилось, как её собственный рот наполнялся слюной, когда Алка Морозова рассказывала о кулинарных изысках, которые якобы выбрасывала в форточку. Надя не верила ей и всегда думала, что, если бы это было правдой, то она могла бы поделиться с ней, с Надей, а не швырять продукты в окно.
— Хочешь? На, возьми, я не хочу больше, — протянула Тамаре банку с супом.
— Спасибо, — не стала сопротивляться Тамара, — тут, конечно, кормят, но твой суп так пахнет! Спасибо, — добавила она уже с полным ртом, — вкусно…
— А к тебе, что же, никто не приходит?
Надя подумала, что иногда, наверное, лучше вообще не иметь отца, чем такого, который пьет, а потом бьёт тебя кастрюлей по голове.
— Мама приходит. Только она занята на работе — кто-то же должен деньги зарабатывать. А этот, папаша мой, деньги пропивает.
— А мама у тебя хорошая?
— Мама хорошая. Она в двух домах подъезды моет, чтобы было, что есть. Да и отец нормальным был, пока его начальником не сделали. А потом стал пить… А что с тобой было-то? Почему ты так крепко заснула? — просила Тамара после того, как суп был съеден и тщательно вымытая банка переместилась в Надину тумбочку.
— Да не знаю я… — с каким-то отчаянием произнесла девочка, — поругалась с подружкой, потом пришла домой. Захотела спать, легла… ну, и вот…
— А чего поругались-то?
Наде очень захотелось поделиться хоть с кем-нибудь тем, как ей было обидно, когда Алка говорила, что выбрасывает еду в форточку, что ей мама не разрешит с ней, с Надей, дружить… Она подумала, что Тамара поймет её, посочувствует, но в ответ прозвучало:
— Дура ты. На фига тебе такая подруга, которая тебя унижает. Пошли её подальше.
— Но со мной никто, кроме нее, дружить не хочет…
— А она, значит, хочет? Да она и дружит-то с тобой только потому, что с ней самой никто связываться не желает.
Тут Надя подумала, что Тамара, наверное, права. С Алкой тоже никто из класса не общается. Хотя, когда у Ромки Поповича был день рождения, то Алку пригласили, а её, Надю, нет… Она сказала об этом Тамаре.
— Дура, она дура и есть. Это потому, что Алка из богатых. Твой Ромка надеялся на дорогой подарок. А с тебя что возьмёшь? — со взрослой значительностью объяснила девочка.
— Ой, какая ты умная, Тома. Тебе сколько лет?
— Мне скоро четырнадцать, но это не от «лет», это от «мозгов» умными бывают…
В это утро и все последующие дни, проведенные в больнице, девочки много разговаривали. Вместе ходили на процедуры, гуляли в больничном парке, когда Наде разрешили выходить на улицу.
Врачи, так и не поняв, что явилось причиной такого краткосрочного летаргического сна, выписали Надю домой под наблюдение участкового педиатра. Неделей раньше выписали и Тамару, но девочки успели обменяться адресами и телефонами.
Дома все было по-прежнему, за исключением одной детали. Вместо старого короткого с круглыми откатывающимися подлокотниками дивана стоял, поблескивая полированными боковыми панельками, новый, широкий и длинный.
— Это я теперь на нем спать буду? — воскликнула счастливая Надя.
— На нём. Нравится? — Мария Ивановна оглянулась на улыбающегося Николая Гавриловича и улыбнулась тоже.
— Очень! Ой, как здорово! Как же я вас люблю!
Надя подскочила к бабушке и, обняв её за шею, поцеловала в щеку. Мария Ивановна похлопала её по спине, потом смущенно отвернулась:
— Пошли обедать. Сегодня борщ. Дед варил. Вкусны-ый…
В школе тоже всё было, как и прежде. Надя с гордостью рассказала Алле о Тамаре. О том, что теперь она дружит с девочкой из другой школы, которая старше самой Нади на год, даже на полтора: о больнице и её порядках, о добром докторе Юрии Ивановиче и других врачах, которые так и не смогли понять, почему Надя так долго спала, и никто не мог её разбудить. Алла слушала, на удивление, внимательно.
— Знаешь, а я ведь никогда не лежала в больнице… — сказала она задумчиво, — страшно? Там, наверное, умирают…
— Там, где я лежала, никто не умер, — честно призналась Надя, — но, знаешь… когда меня возили на рентген, я видела одну девочку… ой, да ладно…
— Что? Она что, умерла? — у Аллы загорелись глаза. — Умерла? Да?
— Нет, но …
— Но что? Что? Расскажи?
— Она, наверное, скоро умрет…
Надя внимательно посмотрела на Аллу. Она никогда не проявляла такого интереса к тому, что рассказывала подружка. Всегда слушала с недоверием, перебивала и начинала, хвастаясь, рассказывать что-то своё.
— Да ты не поверишь все равно…
