Душа бессмертна - [41]

В школу Вера ходила вместе с Ваней до пятого класса. Он был старше ее на два года и после седьмого класса стал работать в колхозе. Иногда, возвращаясь из школы, Вера видела, как Ваня пахал загоны или возил снопы на гумно. Как-то за деревней он верхом на лошади галопом проскакал мимо Веры. Она искоса следила за ним. У старого разбитого мостика лошадь споткнулась и резко припала на передние ноги. Ваня перелетел через лошадиную голову и упал на мокрый от росы лужок. Он тут же вскочил и с искривленным от боли лицом проговорил испуганной Вере: «А вот и не больно нисколечко, а вот и не больно нисколечко!»

Еще запомнила Вера лето после окончания десятилетки. Она шла домой с аттестатом, свернутым в трубочку и осторожно уложенным в портфель. Ваня встретил ее у прогона. Была та пора, когда весна уступала свое место теплому лету. Только что зацвела черемуха, и он стыдливо нарвал Вере пук белых, почти без листьев черемуховых веток. Ваня тогда числился в деревне уже настоящим парнем, а у Веры только что оформились походка и почерк. Тогда ей так запомнились широкие Ванины плечи и его волнистые волосы, что она заснула с тревожным волнением, а утром проснулась и засмеялась от переполнившего ее счастья. Они вместе ходили за вениками в лес, а по вечерам смотрели в соседней деревне кино. В ту пору, как и теперь, стояли тихие белые ночи, такие белые, что на чистом, вымытом крыльце до самого утра была заметна каждая щелка. На этом крылечке Вера подолгу за полночь шепталась тогда с Ваней о том, что никому, кроме них, не известно и что так живо припоминалось Вере теперь. Тогда так же лениво поднимался из-под горки туман, так же спокойно скрипел дергач, напоминая своим скрипом скрип колыбели.

Александра Михайловна давно спала, и Вера осторожно, чтобы не разбудить ее, открыла окошко. С поля пахло цветами, над землей таял последний негустой сумрак. Ее охватило прохладой спящего палисада. Почему так тревожно и ново все?..

Под окном взапуски ковали кузнечики-полуночники и звенели редкие комары. Вера, не мигая, глядела на улицу и слушала кованье кузнечиков. Один из них ковал где-то совсем рядом в траве, под черемухой. Вот он замолчал, но другой сразу лее зазвенел у огорода, а ему охотно ответил третий. Вдруг Вера услышала дальнее насвистывание. Или ей почудилось? Нет, снова послышался свист. Кто-то шел за домами около бань и свистел. Теперь Вера ясно услышала мелодию песни. Она слыхала эту песню по радио. Вот и неторопливый припев:

Но Москвою привык я гордиться

И везде повторяю слова:

«Дорогая моя столица,

Золотая моя Москва!»

Свист был так выразителен, что казалось, идущий выговаривает слова. Насвистывание слышалось ближе и ближе. Вера едва задернула занавесочку, как из-за соседнего, через дорогу дома показалась чья-то фигура. Вера с остановившимся сердцем взглянула через марлю занавески. Тот, кто свистел, был в голубой майке и черных брюках. Он держал косу на плече. Остановился напротив и с минуту смотрел на Верино окно, потом пошел в другой конец деревни. Вера, боясь пошевелиться, зажала глаза ладонями и долго стояла так у окна.

Прошла неделя, и на поле позолотилась рожь, и на лугу желтый цвет купальниц сменился белым цветом не известных Вере цветов. На гарях, по старым прогнившим осекам и на вырубках поспевала малина, наливалась княжица и зачернела смородина. Все эти дни Вера жила одиноко и как во сне.

В деревне было тихо и солнечно. Все деревенские косили на лесных покосах за гарями. Однажды Александра Михайловна предложила дочке сходить за малиной на дальние околопо косные подсеки. Вера надела старое свое платьице, в котором когда-то сдавала экзамены в школе, обула материны сапоги и пошла на подсеки. Она скорехонько набрала корзину крупной, истекающей розовым соком малины и вышла на дорогу. Вере знакомы были здесь каждый бугорок и каждый обгорелый пень. Правда, за пять лет намного выросли березки и ели, затянулось ольхой и крушиной то место, где ответвлялась тропа на покосы. Но Вера очень хорошо помнила это место. Здесь, недалеко от развилки, поперек тропы когда-то упала старая осина. Середину ствола, как раз настолько, чтобы проехать на двуколой телеге, кто-то вырубил и очистил от сучьев. Толстый комель и сучковатая вершина давно высохли, но лежали здесь по-прежнему.

Вера подошла к развилке и присела на комель. Отмахиваясь от комаров, она прислушалась к глухому шуму сосен. Этот шум нарождайся где-то далеко за пожнями и то нарастал перекатами, то, затихая, угасал.

Невдалеке была поскотина. Оттуда доносились еле слышный звук коровьих колокольцев и долгие крики пастуха. «Ого-го!..» — кричал пастух. И голос его медленно таял в лесу. Вдруг Вере бросились в глаза глубокие почерневшие вырубки на комле осины. Она взглянула попристальней и различила две вырубленные топором буквы: «BE». Вера смахнула с дерева хвою, прошлогодние листья, и на дереве обнажились еще две буквы: «РА». Теперь она ясно видела четыре буквы: «ВЕРА».

Она встала и пошла по тропе. Тревожно и тихо шумел лес. Маленькая пичужка вспорхнула с ольховой ветки и тонко-тонко пропела что-то. Хлопая крыльями, поднялся из-под ног выводок молодых рябчиков. Ничего не думая, лишь ощущая волнение и тревогу, Вера пошла быстрее. Она миновала пересохший ручей, выбежала на бугристую полянку. Левее от полянки начинались гари. Вдруг она ясно услышала мелодичный звук наставляемой косы. Где-то совсем недалеко косарь наставлял косу, и Вера пошла на этот звук. «Что я делаю, ой, что я делаю!» — мелькнуло у нее в мыслях. Но она шла и шла на этот звук, доносившийся из-за кустов, потом остановилась на краю узкого перелеска. Перед ней открылся лесной покос, и она отпрянула за кусты ивняка. Поляна была наполовину выкошена, и как раз напротив начинался новый прокос. Прямо на нее, слегка наклонив голову, широко и ритмично махая косой, шел Ваня.