Дурочки кусочек - [2]
— Какую ты хотела бы себе? — спрашивала Люся.
Тоська тыкала в какую-нибудь наугад, и Люся начинала хохотать: «Ну, дурочка! Что выбрала себе!» И Тоська не могла понять, что надо было сказать, чтоб Люся не начала смеяться.
Девочка-даун в своем китайском длинном платье стала теперь для Тоськи почти таким же непостижимым существом, как сама Люся. Тоське даже начало казаться, что девочка-даун не говорит с ней только потому, что разглядела черные полоски на ее ногах — быть может, только на секундочку открыв глаза.
Ну, кто же ходит в гости, не помывши ноги? Надо скорее вымыть их и надеть гольфы с кисточками. Тогда, быть может, и у тебя наконец-то будет настоящая хорошая подружка, и мама будет рада. Вот придет с работы — а они с девочкой-дауном уже играют вместе!
Тоська скорей помчалась к себе через площадку. Дома налила в таз воды и принялась оттирать черноту на пятках и на коленках. Мыло не брало старую грязь. Она достала стиральный порошок. Он рассыпался из коробки, и Тоська решила собрать его с пола прямо мокрыми ногами. Прошлась по белому пятну, оставляя за собой следы.
Потом порошок забрал всю воду с ног и следы не стали отпечатываться. Тоська снова намочила ноги в тазу, с них потекло, и на полу образовалась пена. Тоська стала рисовать пеной на полу — большим пальцем на ноге, и получилось то самое платье, которое сейчас на девочке-дауне. Ну просто костюм снежинки на Новый год, и можно танцевать! Тянуть носочек — больше, больше…
Вдруг нога поехала куда-то, куда Тоська не хотела ее вести. Так далеко она не собиралась рисовать, и танцевать там было уже неудобно — можно было стукнуться об тумбочку в углу.
Тоська хотела удержаться на другой ноге — но та вдруг тоже поехала по полу в другую сторону — и Тоська уселась прямо в таз. Он перевернулся и встал на бок за Тоськиной спиной. Так что спине и волосам тоже сразу стало мокро.
Тут в двери повернулся ключ, и мама сходу стала быстро-быстро спрашивать у Тоськи:
— Ну почему, ну почему я столько должна от тебя терпеть, от такой взрослой девочки! Не можешь не напакостить, пока я на работе? Ну почему, скажи, я никакой радости от тебя не вижу, только слезы у меня от тебя, только слезы?
Мама много раз повторяла «почему», и по ее лицу на самом деле текли слезы. Тоська сказала, чтобы как-нибудь утешить ее:
— Хочешь, можно сейчас пойти в гости. Там у соседей Алиса умерла. У нее такое платье — обалдеешь!
— Кто это — Алиса? — спросила мама, и сама себе ответила: — А, даунша…
Вдвоем они подтерли лужу и поставили намокшие под тумбочкой ботинки и туфли на просушку, в ванну на горячую трубу, а потом мама сняла свой красный свитер с блестками, надела серенький без блесток, а Тоське дала гольфы с кисточками, и они пошли к соседям — мама сегодня в первый раз, а Тоська в девятнадцатый.
Девочка Алиса по-прежнему не хотела даже поглядеть на Тоську, и она думала теперь, что, значит, мало того, что она оттерла ноги стиральным порошком. Все равно все знают во дворе, что она грязнуля. Ей стоит только сейчас пройти еще раз через площадку — и она запачкает свои белые гольфы сквозь подошвы сандалий аж до самых кисточек. А если уж она выйдет во двор, то через пять минут никто не догадается, какого ее гольфы были цвета.
Нет, девочке-дауну, красивой девочке Алисе, теперь можно дружить только с такими, как Люся. Тетя Галя станет теперь ходить к родителям Алисы, а не к маме Тоськи. Люся больше не станет уносить домой Тоськины игрушки, а у Алисы, считай, и никаких игрушек нет. Но Люся, кажется, не больно-то и любит играть в куклы. Вдвоем с Алисой они будут просто ходить вместе по двору, как ходили с Тоськой, и Люся никогда больше не скажет на Алису «дурочки кусочек».
— Позови тетю Галю с Люсей, поскорей, — сказала Тоська маме.
Мама вздрогнула и оглянулась на соседей.
— Зачем?
— Пусть она с Алисой теперь играет. Они могут вместе пойти выбирать губную помаду, — объяснила Тоська маме, и все, кто был в комнате, повернулись к ней.
— Это вот тут, за домом, в розовом киоске, — сказала соседям Тоська. — Совсем близко!
Мама сразу же взяла ее за руку и повела домой, а дома снова стала спрашивать:
— Ну почему, скажи, ну почему, за что мне досталась вот такая ты? Почему ты меня везде позоришь? — и сама себе ответила, точь-в-точь, как Люся говорила: «Ты у меня просто дурочки кусок!» а потом еще сказала, что сегодня Тоська очень сильно огорчила ее — сильнее, чем когда-нибудь, — и опозорила перед людьми, у них ведь горе, а она городит невесть что. И что поэтому Тоська не выйдет из дома сегодня больше никуда.
А так бы Тоська могла сходить к соседям и в двадцатый, и в двадцать первый раз. Было еще не очень поздно.
Но у нее все равно получалось, что она ходила смотреть на девочку-дауна больше всех — об этом она и объявила назавтра во дворе.
Дети сидели на железной ограде у газона, когда к подъезду подъехал грузовик. Девочку-дауна положили в кузов — она и тут ни на кого не поглядела. И когда грузовик, пыхнув, уехал прочь, Тоська вдруг почувствовала, что внизу шеи, почти что у ключиц, ей что-то мешает, да так сильно, что ни говорить не дает, ни молча сидеть вместе со всеми. Даже дышать плохо — воздух в тебя хочет пройти, а оно здесь.
Повесть Илги Понорницкой — «Эй, Рыбка!» — школьная история о мире, в котором тупая жестокость и безнравственность соседствуют с наивной жертвенностью и идеализмом, о мире, выжить в котором помогает порой не сила, а искренность, простота и открытость.Действие повести происходит в наше время в провинциальном маленьком городке. Героиня кажется наивной и простодушной, ее искренность вызывает насмешки одноклассников и недоумение взрослых. Но именно эти ее качества помогают ей быть «настоящей» — защищать справедливость, бороться за себя и за своих друзей.
Мир глазами ребенка. Просто, незатейливо, правдиво. Взрослые научились видеть вокруг только то, что им нужно, дети - еще нет. Жаль, что мы уже давно разучились смотреть по-детски. А может быть, когда-нибудь снова научимся?
Детство – кошмар, который заканчивается.Когда автор пишет о том, что касается многих, на него ложится особая ответственность. Важно не соврать - ни в чувствах, ни в словах. Илге Понорницкой это удается. Читаешь, и кажется, что гулял где-то рядом, в соседнем дворе. Очень точно и без прикрас рассказано о жестокой поре детства. Это когда вырастаешь - начинаешь понимать, сколько у тебя единомышленников. А в детстве - совсем один против всех. Печальный и горький, очень неодномерный рассказ.
Очень добрые рассказы про зверей, которые не совсем и звери, и про людей, которые такие люди.Подходит читателям 10–13 лет.Первая часть издана отдельно в журнале «Октябрь» № 9 за 2013 год под настоящим именем автора.
«…Бывший рязанский обер-полицмейстер поморщился и вытащил из внутреннего кармана сюртука небольшую коробочку с лекарствами. Раскрыл ее, вытащил кроваво-красную пилюлю и, положив на язык, проглотил. Наркотики, конечно, не самое лучшее, что может позволить себе человек, но по крайней мере они притупляют боль.Нужно было вернуться в купе. Не стоило без нужды утомлять поврежденную ногу.Орест неловко повернулся и переложил трость в другую руку, чтобы открыть дверь. Но в этот момент произошло то, что заставило его позабыть обо всем.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Компания наша, летевшая во Францию, на Каннский кинофестиваль, была разношерстной: четыре киношника, помощник моего друга, композитор, продюсер и я со своей немой переводчицей. Зачем я тащил с собой немую переводчицу, объяснить трудно. А попала она ко мне благодаря моему таланту постоянно усложнять себе жизнь…».
«Шестнадцать обшарпанных машин шуршали по шоссе на юг. Машины были зеленые, а дорога – серая и бетонная…».
«Сон – существо таинственное и внемерное, с длинным пятнистым хвостом и с мягкими белыми лапами. Он налег всей своей бестелесностью на Савельева и задушил его. И Савельеву было хорошо, пока он спал…».
«… – Вот, Жоржик, – сказал Балтахин. – Мы сейчас беседовали с Леной. Она говорит, что я ревнив, а я утверждаю, что не ревнив. Представьте, ее не переспоришь.– Ай-я-яй, – покачал головой Жоржик. – Как же это так, Елена Ивановна? Неужели вас не переспорить? …».
Иногда осознаешь, что время постепенно уходит, и вместе с них уходит еще что-то - очень постепенно и незаметно, а люди замечают это, только когда все совершенно становится другим.
Жизнь в провинции в интерпретации Илги Понорницкой выглядит достаточно мрачной, иногда – почти безысходной. "Улитка без панциря" - автобиографическое повествование о собственной трудной жизни с тремя детьми. Повествование, которое отличает ясность и простота стиля, внимание к внутреннему миру человека, наблюдательность, стремление понять скрытые мотивы человеческого поведения. Автор рассказывает о себе прямо, без излишнего кокетства и претенциозности. Понорницкая не боится реальности, казалось бы, грубых бытовых деталей, но при этом ее тексты нельзя назвать грубыми, пошлыми или фиксированными исключительно на бытовой проблематике.