— Добрый день и добрых пожеланий!
Я оглянулась.
Мне улыбалось еще веселее и беспечнее, чем когда-либо, личико Зои. За нею высилась широкая плечистая фигура Игнатия.
— И мы тоже говели… — щебетала Зоя. — Я на вас всю обедню проглазела, — обратилась она ко мне, проходя со мной к экипажу, ожидавшему нас с мужем у церковной паперти. — Стоите вы вся в белом, такая светлая и лицо у вас светлое; видно, что вы истинно верующая, религиозная, не сбить вас с вашего пути. Как вы горячо молились!
— Правда. Покойный папа научил меня этому: легче живется с молитвой, — говорил он часто. И это неоспоримая истина. Когда тяжело на сердце, стоит только горячо помолиться и сразу как-то становится легче и светлей.
— А разве вам бывает тяжело? — удивилась Зоя. — Чего вам недостает — вы богаты, у вас все есть, муж ваш так вас любит. А знаете ли, вот я угадала, почему вам бывает тяжело?
— Почему? — спросила я Зою.
— Вы скучаете… Ну, да, скучаете от безделья. Вам делать нечего! Или вернее, вы не хотите найти себе работу, вот вам и скучно. Ведь правда?
— Правда! — согласилась я.
Действительно, это была правда. Предположение моего мужа оправдалось. Я скучала здесь в деревне, в этой глуши.
Не того я ожидала, выходя замуж, от моей брачной жизни. Мне казалось, что я буду неразлучно все время с Сергеем, что мы будем работать и гулять вместе целые дни.
На деле выходило иначе. Он работал, запершись целыми днями у себя в портретной. Я скучала одна. Книги меня не прельщали больше. Писать сама я и не решалась больше начинать. Помогать мужу я старалась всеми силами, но дело почему-то мало клеилось у меня и я была плохою помощницей. Просто я неудачница. Неудачница и дурнушка — пришла я как-то к заключению в минуту особенной тоски. Вот Зоя находит, что я скучаю от безделья, какое же дело я могу для себя найти здесь? Школу устраивать она хочет сама. Что же мне остается делать?
Вот если бы судьбе заблагорассудилось подарить мне ребеночка, маленькую живую куколку, с которой бы я возилась целые дни, вот это было бы настоящее дело.
Мечты о ребенке все чаще и чаще приходили мне теперь в голову. Иметь свое собственное дорогое дитя казалось мне верхом блаженства.
Ах, тогда бы я не томилась своей бесполезностью в этом большом доме, я бы сумела вся отдаться заботе о нем. А пока… Пока я заботилась о чужих детях, навещая беднейшие избы Насиловки и раздавая ребятам маленькие подарки. Но здешние слобожане не были особенно бедны и моя благотворительность здесь не имела особого значения. И возвращаясь домой из слободки, я бросалась в кресло, мечтая о том, что и у меня самой рано или поздно, может быть, будет ребенок.
Анна Степановна, заготовляя пасхальные бабы, куличи и пасхи, окончательно сбилась с ног. Когда я предлагала ей свои услуги, она только руками отмахивалась.
— Куда тебе, крохотка! — говорила она, — виданное ли дело, чтобы княжеское дитё в тесте пачкалось, — и продолжала варить, жарить, печь и месить, не покладая рук ни на минуту.
В портретной шла работа иного рода. Сергей окончательно переутомился и должен был уступить моей просьбе взять себе еще кого-нибудь на помощь, кроме меня. Такие помощники нашлись в лице Зои и Игнаши, скромно предложивших свои услуги. На мне до сих пор лежала чисто механическая часть работы — я только вырезала и подклеивала выборки из книг, на которые ссылался Сергей в своем новом историческом труде. Зоя же и Игнатий переводили с латыни ссылки на древних классиков, необходимые моему мужу. Во время рекреационных минуток мы беседовали без умолку; собственно, беседовали они, а я была только неизбежным свидетелем их нескончаемых споров.
Спорили они ежеминутно, с юношеской горячностью. Даже Игнаша, всегда сдержанный и тихий, часто вступал в спор, всегда держа сторону Зои.
Да и говорила она прекрасно, толково и определенно. В ее мудрой головке было столько прочно улегшегося материала, что в совокупности с молодыми пылкими убеждениями, засевшими прочно в душу Зои, она была находкой для серьезного собеседника, каким являлся мой муж.
Они получали от Сергея плату за свой труд и принимали ее без ложного смущения из его рук. И это мне нравилось ужасно в молодых людях. Особенно Зоя нравилась мне, начиная с ее скромного поношенного платья, которое она носила с видом развенчанной королевы, и до ее обаятельного личика. А между тем где-то глубоко в тайниках моей души я чувствовала какое-то глухое недовольство.
Мне было горько и досадно, что я не могла помогать моему мужу, так как это делали Игнатий с Зоей. Я не знала латыни и не обладала знаниями Зои и Игнатия. Они оба были хорошо образованы. И дополнили свое образование саморазвитием, много читая серьезные научные книги.
Мне было далеко до них обоих, и я сознавала это. Сознавала также и то, что моему мужу приятно беседовать с ними и вести длинные споры на научные темы. И в душе моей пробуждалось мало-помалу нехорошее чувство зависти. Я бы хотела, чтобы Сергей принадлежал исключительно мне. Мне досадно было видеть его оживленно беседующим с другими на те темы, о которых я имела самое смутное понятие. Мне даже казалось, что в такие минуты он совсем не замечает меня и забывает о моем присутствии. И глаза мои с укором обращались к мужу, и с языка готовы сорваться слова упреков и негодования. Сергей не мог не заметить моего настроения, и это его волновало, очевидно.
