Дурнушка - [26]

Я любила слушать старуху: она всегда успокаивала меня своими нехитрыми речами. К тому же Анна Степановна, вырастившая целые два поколения водовского дома, приобрела много житейского опыта на своем долгом веку. И сколько интересного, сколько правдивого и хорошего узнала я от нее!

Мой муж часто присоединялся к нам, и тогда иной раз до ночи лилась тягучая, но удивительно образная, плавная речь старухи.

— Говори, говори, няня, а потом я все твои рассказы в книге и отпечатаю, — пошутил как-то во время одной из таких наших вечерних бесед с нею Сергей.

— Ну? — усомнилась она.

— Вот Пушкин, такой великий писатель был, чай, слышала, своей няне-старухе целые стихи посвящал, хорошие стихи! Он ей многим обязан, многое из ее рассказов почерпнул он. Вот так же она с ним беседовала в имении у них, как и ты с нами. Вот и я так же поступлю, и прославимся мы с тобой, нянечка, на всю матушку Русь! — обнимая старуху, заключил Сергей.

Впрочем, он редко баловал нас своим обществом. По большей части мы проводили время вдвоем с Анной Степановной. Сергей по-прежнему был весь углублен в свои работы. Писательская лихорадка все еще не покидала его. К тому же дело издания требовало немалого труда и отнимало у него массу времени.

Однажды мы выбрали свободную минутку и пошли с ним пройтись под вечер.

Было около семи часов. Багряный диск солнца садился за лесом, обливая кровяным заревом целую полосу горизонта. Грязно-серые от талого снега поля раскинулись во все стороны кругом «Довольного». Воробьи весело чирикали, отыскивая зерна. На шоссейной дороге то и дело громыхали телеги, утонув до половины колес в липкой весенней грязи. На мне и муже были одинаковые высокие мужские боты, не пропускающие сырости. Мы шли под руку, близко прижавшись друг к другу, и молчали. Я не знала, о чем думал мой спутник, но мое сердце радостно билось, как всегда, от одного присутствия любимого человека. К тому же веяние весны, возрождение природы затрагивали лучшие струны моего существа, наполняя всю меня юношескою бодростью и новыми надеждами.

— Скоро Пасха, Наташа, — произнес Сергей, с трудом, как мне показалось, отрываясь от своих мыслей, — а там опять Петербург, бабушка, кузина Лили, кузина Кити, дача в Павловске и вечная сутолока и суета… Ты рада?

— Нет! Ты знаешь, я предпочла бы остаться здесь! — ответила я без малейшего колебания.

— А как же наш журнал? Ведь все надо приготовить к августу…

— Ах, милый! — невольно вырвалось из моей груди, — здесь так хорошо, что не хочется думать о другом…

— И несмотря на мое вечное сиденье взаперти? — вскинул он на меня глазами и, помолчав с минуту, спросил, — ты не сердишься на меня, Наташа?

Он был удивительно ласков по своему обыкновению. В последние дни мы виделись мало: ему то приходилось ездить в Курск, то в буквальном смысле слова запираться в четырех стенах портретной. Сегодня он разрешил себе отдых и небольшую прогулку.

Уже поздно вечером, когда окружающие нашу усадьбу поля подернулись прозрачными весенними сумерками, возвращались мы домой. У самой усадьбы два человека — один высокий, широкоплечий, другой маленький, тоненький, по-видимому, мальчик бегали взапуски на лыжах по талому снегу. Они поминутно проваливались по пояс в грязные сугробы и хохотали, как дети.

Увидя нас, маленький человечек закричал нам что-то и отчаянно замахал руками. Мы остановились.

Молодые люди бежали к нам со всех ног. Они были одеты одинаково — в высокие сапоги и короткие крестьянские полушубки. В одном из них мы узнали Игнатия, другой была Зоя. Потертая барашковая шапочка была надвинута у нее на самые брови. Из-под нее выглядывали, поблескивая, ее синие глазки.

— Что за маскарад? — удивленно спросил мой муж.

— А так удобнее бегать по снегу. Мы же с Игнашей, как зайцы, любим это занятие, — смеялась Зоя.

— И не стыдно вам бездельничать? — спросил обоих Сергей.

Игнаша ответил смущенным взглядом, в то время как его хорошенькая спутница так и покатилась со смеха.

— А вы завидуете нам, небось? Ха, ха, ха! Завидуете, господин писатель! Вам бы тоже хотелось попрыгать зайцем по снегу, гораздо больше, нежели сидеть за скучным составлением плана вашего журнала да за чтением чужих рукописей. А только сознаться не хотите. А вот Наталья Николаевна сознается, что хотя она и важная птица, а очень бы не прочь была повозиться со мною и Игнашей, поизобразить зайца на грязном снегу. Ведь правда, Наталья Николаевна?

— Правда, — созналась я с невольной улыбкой.

— Так за чем же дело стало? — засмеялся Сергей.

— Их сиятельство ножки промочат, а няня, Анна Степановна, в угол за это поставят и ее, и вас! — захохотала Зоя и, кивнув нам, полетела на лыжах со скоростью птицы.

Игнаша поспешил за нею.

— Милая девушка! — произнес Сергей, — жаль только, что ей не хватает воспитания и выдержки.

— Зато у нее светлая голова и добрая душа, — горячо заступилась я.

X

Я говела на седьмой неделе. В Страстной четверг мы приобщались с мужем в нашей скромной слободской церкви.

А весна шла быстрыми шагами вперед. Снег таял. Мутные ручейки с шумом бежали по обе стороны дороги, сверкая в лучах первого весеннего солнца. Апрель незаметно подкрался, светлый и радостный, как праздник счастья. Кой-где белелись ранние подснежники и трава чуть-чуть зеленела, лаская взоры своим влажным блеском. Когда после причастия я в сопровождении мужа, выходила из церкви, унося с собою радостно-восторженное, почти детское настроение, на церковной паперти нас остановил знакомый звонкий молодой голосок: