Дурак - [70]

— Стало быть, Лир страдает? — уточнила Петрушка.

— Неимоверно, — ответил я. — Ничего больше не осталось. Сверзился он будь здоров — сидел на троне, а теперь бродит и побирается. А изнутри его глодают угрызенья за то, что он совершил давным-давно.

— А ты ему, стало быть, сочувствуешь? — уточнила Розмари, зеленоватая ведьма с кошачьими пальчиками.

— Он спас меня от жестокого хозяина, поселил у себя в замке. Трудно ненавидеть на полный желудок у теплой печки.

— Это верно, — заметила Розмари. — Выпей еще вина. — И нацедила мне в чашку какой-то темной жидкости. Я отхлебнул. На вкус крепче и жарче прежней.

— У нас для тебя, Карман, есть подарок. — Розмари вытащила откуда-то из-за спины кожаную шкатулку и открыла ее. Внутри лежали четыре крохотных каменных флакона — два черных и два красных. — Тебе пригодится.

— Что это? — Перед глазами у меня плыло. Голоса ведьм я слышал, храп Харчка тоже, но как бы издали, словно через тоннель.

— Отрава, — сказала ведьма.

А больше я не услышал ничего. Избушка пропала. Я сидел на дереве у спокойной речушки, возле каменного моста. Вокруг, судя по всему, — осень, потому что листья желтели и краснели. Подо мной на речном берегу девушка лет шестнадцати стирала в корыте белье. Совсем крохотная — я бы решил, вообще ребенок, только фигура у нее была вполне женская, невзирая на размеры: идеальные пропорции, просто масштаб мельче.

Девушка подняла голову, будто услышала что-то. Я проследил за ее взглядом: по дороге ехал конный строй солдат. Во главе — два рыцаря, за ними еще где-то с дюжину верховых. Они проехали под моим дубом и придержали коней у моста.

— Погляди-ка, — произнес рыцарь поплотнее и показал на девушку. Голос его словно бы прозвучал прямо у меня в голове. — Какая хорошенькая малютка.

— Бери, — отозвался второй. Голос я узнал тут же — и передо мной тут же возникло лицо того, чей он. Лир — моложе, крепче, не такой седой, но все равно типичнейший Лир. Нос крючком, хрустально-голубые глаза. Как есть он.

— Не, — ответил рыцарь помоложе. — Нам до вечера в Йорк надо успеть. Нет времени искать корчму.

— Поди сюда, девочка, — позвал Лир.

Девушка выбралась по откосу на дорогу. Глаз от земли она не отрывала.

— Ближе! — рявкнул Лир. Девушка поспешно перешла речку по мосту и остановилась в нескольких шагах от всадников.

— Ты знаешь, кто я, девочка?

— Благородный господин, господин.

— Благородный господин? Я твой король, девочка. Я Лир.

Девушка упала на колени и перестала дышать.

— А это Кан, герцог Йоркский, принц Уэльский, сын короля Бладуда, брат короля Лира — и он сейчас тебя возьмет.

— Не надо, Лир, — сказал его брат. — Это безумие.

Девушка уже вся дрожала.

— Ты — брат короля и брать можешь кого хочешь и когда хочешь, — наставительно произнес Лир и слез с коня. — Встань, девочка.

Девушка подчинилась, но неловко, будто ждала удара. Лир взял ее за подбородок и приподнял голову.

— Ты хорошенькая. Она хорошенькая, Кан, и она моя. Я дарю ее тебе.

Глаза королевского брата расширились, в них промелькнул голод, но Кан сказал:

— Нет, у нас нет времени…

— Взять! — рявкнул Лир. — Ты возьмешь ее сейчас же!

Король схватился обеими руками за девушкино платье и разорвал его, обнажив грудь. Она попыталась прикрыться, но он грубо отвел ей руки. А потом держал и отрывисто командовал, пока брат насиловал девушку на широком парапете каменного моста. Закончив и отвалившись, Кан переводил дыхание меж ее раздвинутых ног, но Лир плечом оттолкнул его, поднял девушку за талию и швырнул с моста в реку.

— Оправься! — рявкнул он брату, после чего потрепал его по плечу. — Ну все, ночью она тебе не явится. Все подданные — собственность короля, и я волен их дарить кому угодно, Кан. Можешь брать себе любую женщину, кроме одной.

Они сели на коней, отряд двинулся дальше. Лир даже не глянул, выплывет ли она.

Я не мог шевельнуться, не мог даже крикнуть. Пока они насильничали, меня как будто привязало к дереву. Теперь же я смотрел, как девушка выползает из реки. Одежда висела на ней лохмотьями. Она свернулась калачиком на берегу, плечи ее тряслись от рыданий.

Внезапно с дерева меня сдуло, точно перышко случайным ветерком, и я опустился на крышу двухэтажного деревенского дома. Базарный день. Везде полно народу, все ходят от телеги к телеге, от стола к столу, торгуются, выбирают мясо и овощи, инвентарь и утварь.

По улице, спотыкаясь, шла девушка — та хорошенькая малютка, лет шестнадцати-семнадцати. Только теперь у нее на руках был сверток с младенцем. Она останавливалась у каждого продавца на рынке и показывала им дитя, а в ответ получала грубый хохот и шла дальше.

— Он принц, — говорила она. — Его папа был принц.

— Уходи, девочка. Ты полоумная. Неудивительно, что тебя никто не хочет, поблядушка.

— Но он же правда принц.

— А похож на утопшего щенка, девица. Тебе свезет, ежели он дотянет до конца недели.

И так от одного края деревни до другого — над ней все насмехались и гнали дальше. А одна женщина — должно быть, мать девушки — отвернулась и от стыда спрятала лицо в ладонях.

Я плыл поверху над деревенькой, над мостом, на котором девушку изнасиловали, — к кучке каменных строений вокруг величественного шпиля. Церковь. Девушка добралась до широких двойных дверей и положила младенца на ступени. Двери я узнал — я видел их тысячу раз. То был вход в женский монастырь Песьих Мусек. Девушка тут же убежала, а я остался смотреть. Через несколько минут дверь приотворилась, широкоплечая монахиня выглянула и подобрала вопящего кроху. Мать Базиль нашла своего питомца.