Дурак - [65]

И Корнуолл вновь кинулся на него.

— Вон, студень гнусный![257] — крикнул он. — Где теперь твой блеск?[258] — Он уже занес руку над оставшимся глазом графа, но Регана его опередила, и ее кинжал выколупнул око Глостера.

— Не утруждайтесь, милорд, — произнесла она.

От боли Глостер лишился чувств и обмяк на кресле в путах. Корнуолл задрал повыше ногу и пнул графское тело в грудь. Кресло опрокинулось. Герцог поглядел на свою супругу влюбленными глазами — в них было столько нежности и теплоты, сколько испытываешь, видимо, лишь когда твоя жена ради тебя выковыривает кинжалом кому-нибудь глаз.

— Герцог, что с тобой? Что рана?[259] — деловито спросила Регана.

Корнуолл простер к жене руку, и герцогиня шагнула к нему.

— Ранен я, Регана. Эх, не ко времени…[260] Клинок скользнул по ребрам. Кровь идет, и сильно[261], но если перевязать, жить буду.

— Жаль, — сказала Регана и воткнула свой кинжал ему под ложечку. На ее белоснежную руку хлынула кровь.

Похоже, герцог несколько удивился.

— Бля, — рек он и рухнул. Регана вытерла клинок и руки о его камзол. Затем вложила кинжал обратно в ножны, искусно запрятанные в рукаве, и подошла к подушке, под которой герцог спрятал отцовскую корону. Откинула капюшон манто и водрузила венец себе на голову.

— Ну как, мой шут? — спросила она, не поворачиваясь к моей нише. — Ничего сидит?

Я тоже несколько удивился, хоть и не настолько несколько, как герцог. Призрак уже отпустил меня, и я стоял за шпалерой, занесши руку для броска.

— Она тебе на вырост, киска, — молвил я.

Регана посмотрела на мою нишу и ухмыльнулась.

— Так я и вырасту, правда же? Ты чего-то хотел?

— Отпусти старика с миром, — сказал я. — Французский король Пижон высадил в Дувре войско, потому-то Глостер туда Лира и отправил. Тебе разумно будет стать лагерем южнее. Объедините силы с Эдмундом и Олбани — быть может, где-то в Белой башне.

Огромная дверь скрипнула, в щель просунулась голова — солдатская, в шлеме.

— Зовите лекаря, — крикнула Регана, стараясь показаться весьма обеспокоенной. — Милорда ранили. Труп холопий на гноище швырнуть[262]. Прогнать слепого подлеца[263] — за ворота выгнать пса! Пусть нос его до Дувра доведет[264].

Зала тут же наполнилась челядью и солдатней, и Регана вышла, бросив лишь один лукавый взгляд на мое укрытие. Понятия не имею, зачем она меня оставила в живых. Не иначе, потому что до сих пор неровно ко мне дышит.

Я выскользнул из замка через кухню и сторожко пробрался к крепостной стене.

Призрак-девица высилась над Харчком, который весь съежился под одеялом в углу.

— Да ладно тебе, обалдуй, порадей со мною хорошенько.

— Сгинь, навь, — молвил я, хотя она была почти такой же плотной, как плотская женщина.

— Хуй тебе[265], а не ножичком помахать, а?

— Я мог бы спасти старику второй глаз.

— Не мог бы.

— Мог бы отправить Регану в тот особенный круг ада, где сейчас обретается ее муженек.

— Фигушки. — И мара воздела свой призрачный палец, откашлялась и прочла:

— Насмешка подлая второго чада

Отравит ясный взор облыжным ядом,

Узы родства нам рассечет и спрячет —

Тогда безумец поведет незрячих.

— Ты это уже говорила.

— Я знаю. Но тогда рановато было, извини. По-моему, сейчас будет полезнее. Теперь даже такому фалалею, как ты, загадка по силам.

— А ты бы не могла просто сообщить мне, блядь, что это значит?

— Прости, но никак. Тайны призраков и все такое. Покедова. — С этими словами она растворилась в каменной стене.

— Я не трахнул призрака, Карман, — взвыл Харчок. — Я так ее и не трахнул.

— Я знаю, парнишка. Нет ее тут больше. Ладно, вставай-подымайся, попробуем спустить тебя по цепям наружу. А потом поищем слепого графа.

Явление девятнадцатое Слепых ведут безумцы [266]

Глостер бродил по пустырю у самого подъемного моста — в опасной близости от края рва. Гроза еще свирепствовала, и клятый дождь хлестал по лицу старика и струился из пустых глазниц.

Харчок поймал графа за шиворот плаща и поднял, как котенка. Глостер в ужасе забился и замахал руками — поди решил, что его сцапала гигантская хищная птица, а не долбоеб огромных размеров.

— Тпру, тпру, — рек Харчок, стараясь успокоить графа, как понесшую лошадь. — Попался.

— Отнеси его подальше от края и поставь на землю, — распорядился я. — Лорд Глостер, это Харчок, шут Лира. Мы сейчас отведем тебя в укрытие и перевяжем раны. Король Лир уже там. Возьми Харчка за руку, и все.

— Иди отсюда, добрый друг, иди, — отвечал граф. — Твои услуги мне уж не помогут, тебе ж они вредны[267]. Мне нет дороги и не надо глаз. Я спотыкался зрячим[268]. Сыновья мои — мерзавцы, из дома меня выгнали… Там есть один утес, большой, нависший круто над пучиной. Поможешь мне взобраться на обрыв? Я награжу тебя. Оттуда больше не надо будет мне поводыря[269].

Харчок утвердил старика на ногах и развернул в сторону рва:

— Тогда вам туда, милорд.

— Не отпускай его, дубина недоструганная!

— Он же сам сказал, что хочет топиться, — а он граф, у него и замок, и ров тоже его, а ты, Карман, всего-навсего шут гороховый. Я его слушаться буду.

Я подскочил к ним, схватил Глостера за руку и отвел подальше от края.

— Он уже не граф, парнишка. У него ничего нет, кроме вот этого плаща в защиту от ненастья. Как у нас.