Дурак - [27]

— Отец, милости прошу в Олбани, — промолвила Гонерилья. — Здрав будь, правитель добрый, любящий отец.

Она раскрыла объятия, и гнев схлынул с Лирова лица. Он шатко спешился. Я подбежал к нему, чтоб поддержать. Капитан Куран подал сигнал, спешилась вся свита.

Поправляя плащ на королевских плечах, я встретился взглядом с Гонерильей.

— Скучал по тебе, дынька.

— Холоп, — бросила герцогиня сквозь зубы.

— Она из всей троицы самая красотка, — рек я Лиру. — И уж точно самая мудрица.

— Мой повелитель намерен как-нибудь нечаянно повесить вашего дурака, отец.

— Ах, что ж — коли нечаянно, так только Случай тут и виноват, — ухмыльнулся я. Ни дать ни взять бойкий и шустрый дух самой веселости к вашим услугам. — Но вы уж призовите их отшлепать этот Случай по переменчивой попе — и лупите хорошенько, госпожа. — Я подмигнул ей и шлепнул коня по крупу.

Стрела остроты попала в цель, и Гонерилья зарделась.

— Я прикажу тебя отшлепать, мерзкий щенок.

— Довольно, — рек король. — Оставь мальца в покое. Давай-ка обними своего отца.

Кукан радостно тявкнул и пропел:

— Дурак сам должен шлепать — шлепать, шлепать хорошенько. — Кукле известна слабость госпожи.

— Отец, — молвила Гонерилья, — боюсь, что место в замке у нас есть лишь для вас. А рыцарям и прочим придется расположиться в палисаде[65]. Место для постоя и еду им предоставят около конюшен.

— А мой дурак?

— Дурак пусть спит в конюшне вместе с чернью.

— Да будет так. — И Лир пошел за своей старшей в замок, как дойная корова, ведомая за кольцо в носу.

— Она тебя и впрямь терпеть не может? — поинтересовался Кент. Он как раз натягивал себя на свиную лопатку размером с младенца. Его валлийский акцент, приправленный салом и щетиной, звучал натуральнее, чем с ненабитым ртом.

— Не кручинься, паренек, — сказал Куран, подсевший к нашему костру. — Мы не дадим Олбани тебя повесить. Верно, ребятушки?

Солдаты вокруг согласно замычали, не очень соображая, за что они мычат. Они лишь радовались первой нормальной пище, попадавшей им в животы с тех пор, как мы выехали из Белой башни. Внутри палисада располагалась деревенька, и некоторые рыцари пошли бродить по ней в поисках эля и шлюх. В сам замок нас не пустили, но тут, по крайней мере, не дуло, да и спать можно было под крышей — пажи и оруженосцы перед нашим вселением выгребли из нее навоз.

— Но если нам не дают большую залу, мы не дадим им причаститься к талантам королевского шута, — сказал Куран. — Спой нам песенку, Карман.

По всему лагерю разнесся клич:

— Пой! Пой! Пой!

Кент воздел бровь:

— Валяй, парнишка, ведьмы подождут.

Аз есмь то, что аз есмь. Я влил в себя флягу эля, поставил ее у костра, затем громко присвистнул, подскочил, три раза прошелся колесом и разок сделал сальто назад. Встал на мостик — Кукан при этом пялился прямо на луну — и вопросил:

— Балладу, значит?

— Ага-а-а! — ответили мне ревом.

После чего я сладко намурлыкал им мелодичный напев любви «Трахну ль я графиню Пограничья?». За ним последовала эпическая песнь в трубадурственной традиции «Повешенье Билла, Болтуна Болтом». Кто не любит хорошую байку после ужина? Клянусь глазуньей из единственного циклопьего яйца, ей они заулюлюкали, поэтому я придержал коней и спел грустную балладу «Дракон сдрочил и осквернил мою красотку». Чертовски черство оставлять отряд матерых воинов в слезах, поэтому я пошел плясать по всему нашему лагерю, распевая во весь голос матросскую песню «Лилли из шалмана (тебя ей будет мало)».

Я уже собирался пожелать всем спокойной ночи и отправиться восвояси, но тут Куран призвал всех к тишине — в лагерь вступил утомленный долгой дорогой гонец с большой золотой лилией на всю грудь. Он развернул свиток и прочел:

— Слушайте все, слушайте все. Да будет вам известно, что король Франции Филип Двадцать Седьмой почил в бозе. Упокой Господи его душу. Да здравствует Франция. Да здравствует король!

Никто не возгласил ответную здравицу королю, и гонец, похоже, огорчился. Хотя один рыцарь буркнул: «И?» — а другой: «Туда ему, блядине, и дорога».

— В общем, британские псиносвины^{‡}, король теперь — принц Пижон, — провозгласил гонец.

Мы переглянулись и пожали плечами.

— А британская принцесса Корделия — ныне королева Франции, — добавил гонец несколько обиженно.

— А-а, — сказали многие, осознав наконец косвенную важность этой вести.

— Пижон? — переспросил я. — Этого окаянного принца-лягушку зовут Пижон? — Я подошел к гонцу и выхватил у него из рук свиток. Он попробовал отнять, но я стукнул его Куканом.

— Успокойся, парнишка, — рек Кент, забирая у меня свиток и отдавая гонцу. — Мерси, — сказал он галлу.

— Он украл не только принцессу у меня, но и имя у моей обезьянки! — Я опять замахнулся Куканом — и промазал, потому что Кент отволок меня в сторону.

— Радовался бы, — сказал Кент. — Твоя госпожа теперь государыня Франции.

— И не надейся, что она не ткнет меня в это носом при встрече.

— Пошли, парнишка, поищем твоих ведьм. К утру надо вернуться, чтоб Олбани успел тебя нечаянно повесить.

— Корделии бы очень понравилось, верно?

Явление девятое Двойная работа, двойная забота [66]

— Так мы зачем в Большой Бирнамский лес премся ведьм искать? — поинтересовался Кент, пока мы пробирались по торфянику. Ветерок дул вялый, но стояла жуткая холодрыга — туман, мрак, да еще этот король Пижон.