Дунай в огне. Прага зовет - [29]

Минут через десять немцы решили обойти роту справа. Пришлось загнуть фланг. Тогда немцы двинулись в обход слева. Ясно, берут в клещи. Пришлось загнуться и слева. Двадцать танков. Это кулак. А роте приходится отражать его удары растопыренными пальцами. Своего кулака у Леона нет. Остается беспокойно поглядывать назад. Как бы не обошли.

Теперь уже атака за атакой. За танками показалась пехота. Одну из машин подожгли бронебойщики. Еще две запылали от огнеметов. Горящие танки заметались по полю, бросились в кустарник, безуспешно пытаясь сбить пламя. Затем затихли и одна за другой оглушительно взорвались. Когда немцы повторили удар слева, там уже не было огнеметов, и новый натиск, можно сказать, врукопашную истребители отбивали гранатами. Но где их набраться, противотанковых гранат! Леон машинально вытер рукою мокрый лоб. Опять сжались, потеснились к реке: дамбу не удержишь, а потеряешь реку, как высаживаться полку? Еще потеснились.

Таня измучилась, вытаскивая раненых. С помощью санитаров она собирала их к берегу, а отсюда одно из отделений Якорева переправляло их обратно за Тиссу. Река пенилась гейзерами взрывов.

Вот-те и легкая задача! — сжимал кулаки Самохин.

После седьмой атаки пришлось отойти к реке. Да, силы не равны. Однако Леон не отчаивался. Таня присматривалась к нему и была довольна. Голос твердый, и решимость командира инстинктивно передается бойцам. Только под разрывами шестиствольных минометов у Тани невольно сжималось сердце. После каждого залпа она испуганно искала Леона глазами и, отыскав, успокаивалась до следующего залпа.

Меж дамбой и Тиссой горели восемь танков, и немцы стали осторожнее. Якорева Леон оставил на левом берегу. Он готовил переправочные средства и обеспечивал оттуда фланги Самохина. Так приказал Жаров. В минуту затишья Леон с горечью оглядел роту. Очень, очень поредели ряды ее бойцов. Успеет ли подойти Жаров? И что ожидает их в схватках, которые начнутся с минуты на минуту?

Одиннадцатая атака была особенно яростной. Леон ползал от окопа к окопу, подбадривая бойцов. Кто-то сказал, умрем, а не сдвинемся. Нет, сейчас этого мало. Выстоять во что б ни стало! У окопа Демжая он лег за невысокий пень. Прямо на них мчался танк. Солдат подобрался, сжав в руке противотанковую гранату.

— Давай пропустим, и в зад! — громко сказал Самохин.

Гареев молча кивнул головою и привстал на четвереньки. Леон машинально сделал тоже самое, и, когда танк оказался совсем близко, они разом отскочили в сторону. Танк проскочил. Демжай приподнялся и с силой метнул гранату. Послышался оглушительный взрыв, и на Гареева с Самохиным, прильнувших к земле, пахнуло горячим ветром. Когда Леон приподнял голову, немецкая машина с развороченным задом беспомощно уткнулась носом в землю.

— Вы ранены, товарищ капитан! — донесся до него встревоженный голос Демжая.

Леон недоуменно взглянул на солдата.

— У вас кровь на руке…

Видимо, осколком Самохина легко ранило в руку, и Гареев сноровисто обмотал ее бинтом.

Леон пополз дальше. Все тело его было напряжено, чуть прищуренные глаза горели огнем решимости. Он видел, как мало осталось у него людей. А бой разгорался все больше и больше. Над головою свистели тысячи пуль. От частых разрывов мин и снарядов звенело в ушах. Черные чудища танков, ощетинившихся покачивающимися хоботами орудий, надвигались справа и слева. В небе вдруг послышался гул мотора, и Леон взглянул вверх. Над Тиссой кружил самолет-разведчик. Чего он высматривает? Леон обвел небо тревожным взглядом.

Ему показалось вдруг, прямо на роту в линейном строю один за другим идут пикировщики. Леон с тоскою оглядел распластанных на берегу бойцов. Ой, как мало их осталось в живых, и скольким еще придется умереть сейчас под бомбами самолетов. Он снова зло и настороженно поглядел вверх. Но что такое? С минуту он изумленно таращил глаза в небо и вдруг рассмеялся. Что за дьявольщина. Правду говорят, у страха глаза велики. В чистом небе высоко плыли длинношеие лебеди, и казалось, они охвачены одним стремлением, лишь бы вырваться из этого нестерпимого скопления огня и человеческих страстей, бушевавших над Тиссой. Леон облегченно вздохнул и тронулся дальше. Сейчас он не думал ни об отличиях, ни о блеске, и ни о том, как бы показать себя и опередить других. Только бы выстоять! И чтобы выстоять и никого не смущать никакими соблазнами, обе лодки он отправил на тот берег.

3

Наблюдательный пункт Якорева искусно замаскирован у самой реки. Максим чуть шире раздвинул ветви жимолости, и ему открылось все некрутое лукоречье. Ветер заметно крепчал, и зловеще багровый закат, опрокинутый в расходившуюся Тиссу, накалил ее волны, сделав их похожими на бесчисленные языки вспыхнувшего пламени. На узкой песчаной отмели виднелась редкая цепь самохинской роты. Река поминутно вскипала от взрывов, и пенные гейзеры мешали наблюдению. «Вот он, и весь плацдарм!» — еще и еще огорчался Максим, глядя за реку. Зоркий глаз командира выискивал пути-дороги, по которым легче пробиться вперед, угадывал рубежи, откуда возможна контратака, намечал позиции, удержание которых закрепит общий успех, и для него яснее вырисовывался план завтрашнего боя. Сначала шквал огня. Дымовая завеса. Переправа и высадка. Ее и начнут разведчики. Следом пойдет Думбадзе. А прорвут — им обоим вон на ту дамбу. Румянцев же и Черезов станут наступать в стороны, чтобы смять противника на ослабленных флангах. Поддержав их огнем, Самохин останется в резерве. Да с него и хватит. Не повезло нынче Леону. Думал, пустяковая задача, — и в такой переплет!