Дунай в огне. Прага зовет - [28]

Последнее время Леон немало завидовал Якореву и Румянцеву, всем комбатам. Им легче. В штабе совсем не то. Да у него и душа не штабиста. Ему бы вести и приказывать. Ясно, он не на месте. Жаров давно обещал послать в строй, дать подразделение, да все медлит. А что, не слишком ли многое хотел Леон делать в одиночку? Эта мысль точила душу, отравляла сознание и вольно иль невольно, а заставляла мучительно искать серьезных решений. Как же научиться глубже понимать людей, ценить их, быть душою вместе с ними. Как?

Эти раздумья в какой-то мере и подготовили Леона к новому назначению. Тяжело ранило командира роты автоматчиков, и на его место Жаров поставил Самохина. Роту он принял в бою и сразу почувствовал себя как-то увереннее, сильнее. Да и Таня рядом. Ее только что перевели сюда санинструктором. Значит, опять вместе. Судьба.

— Ты рада моему назначению? — спросил он ее вечером.

В сыром окопе было тесно и неуютно, но ни сам Леон, ни Таня вовсе не замечали этого.

— Конечно, рада.

— И будешь любить, по-настоящему?

— Как заслужишь…

— Ох, и характер!

— Ты как-то сказал мне: или — или, — мягко улыбнулась девушка. — Я тоже скажу: или — или. По-твоему любить — уступать, а по-моему — это требовать. Чего ты хочешь?

— Требовать, Танечка, и уступать. Этого не разделишь…

Слова говорились обычные и даже немножко сухие, а тихий голос Тани был нежен и ласков, он пьянил. Она казалась сейчас такой родной и близкой, какой он не видел ее с самого Днепра.

— Пусть так, дай расцелую, — протянул он к ней горячие руки.

Она вскинула на него большие удивительно ласковые глаза, и не отступила. Леон чуть не задохнулся.

— Ну, перестань, не надо, перестань же…

— Да разве могу я…

— Только помни, Леон, — тихо сказала Таня, — я не отступлюсь, и буду много требовать.

— Мне ничего не страшно, лишь бы знать, что любишь.

Таня доверчиво прижалась к его груди. «Вот дурной, разве я пугаю».

Весь вечер Леон был в радостном возбуждении. К себе в окоп он возвратился поздно ночью. Достал фляжку и налил с полстакана токайского вина. Зачем-то поглядел на ясное небо и инстинктивно отыскал Полярную звезду. Поднял перед собою стакан, словно чокаясь с нею, и выпил залпом. Он прилег на постель и долго лежал с открытыми глазами. Как она дорога ему, Таня, ее зовущие глаза, влажные чуть упрямые губы, сильные ласковые руки. А главное — ее душа, светлая и непокорная. И чем он заслужил такое счастье? Нет, сегодня, как никогда, он знает ему цену. А забывался, и его одолевал сон — к нему сама приходила Таня, тихо садилась рядом, смотрела на него горящими глазами и, ласково обнимая, целовала в щеки. Он порывисто искал ее губы и… просыпался. Таня исчезала. Тогда он снова подолгу лежал, запрокинув руки за голову, и смотрел на звезды. Но звезды, слишком привыкшие к глазам влюбленных, оставались равнодушными и загадочно далекими.

2

Наутро Самохина вызвали к Жарову. Окруженный немецкий полк яростно сопротивлялся, и вместе с румынами предстоял серьезный бой на уничтожение окруженных. Автоматчики засиделись в резерве, и по дороге к Жарову Леон уже настроился на этот бой. Вот только куда поставят его роту? Какова будет ее задача? Но сколько ни думал он, все обернулось совсем иначе. Ну, может же так не везти с первого боя в новой должности! Полк, оказывается, снимают и спешно перебрасывают на Тиссу. А пока придет смена, Леону предстоит возглавить передовой отряд и выступить туда немедленно. Немцев, по слухам, там нет. Задача — стремительно выдвинуться за реку и подготовить полку плацдарм для переправы.

— Тисса, что Днепр, — напомнил Жаров. — Смотри в оба.

Леон поморщился, но смолчал. Он по-своему понял слова командира, как намек на ту ошибку, под Киевом. Там он действительно промахнул, потерял ключевую высоту и осложнил борьбу за плацдарм. Ему и досталось тогда крепко. Роту пришлось передать Румянцеву, а самому снова взяться за взвод. Яков Румянцев, Жаров с Березиным и многие другие отличились при форсировании Днепра, а он, Самохин, не получил даже ордена. Много тогда пережито, много перечувствовано. Нет, Днепра больше не будет. Он не позволит себе увлечься. Да и задача — не из сложных. Подумаешь, форсировать без противника.

Роту на машинах выбросили к венгерской Тиссе ниже Чопа. Противника, в самом деле, не оказалось. Леон сноровисто организовал переправу и быстро закрепился на правом берегу. Ну, и река. Сколько раз ее можно форсировать. У Рахова — раз. За Мукачевым — два. И вот сегодня. Дай бог, последний.

Рота окопалась и спокойно поджидала полк. Впереди расстилалась ровная пойма правобережной Тиссы. В километре виднелась полудугой изогнутая дамба, и Леон долго присматривался к ней. Позиция, что надо. Разве занять? Тогда полку еще легче преодолеть Тиссу. Конечно, занять.

За дамбой открылся мелкий кустарник, и за ним домики в садах. Снова окопались. Теперь совсем хорошо. Можно спокойно поджидать полк. Противника не оказалось и за дамбой. Однако к полудню в кустарнике заурчали немецкие танки. Леон насторожился. Через минуту — другую семь танков двинулись на дамбу. Бронебойщики подпустили их как можно ближе и ударили в упор. Две из машин поволокли за собой длинные хвосты дыму, и танки отпрянули. Леон понимал, это не надолго.