Дунай в огне. Прага зовет - [24]

Неожиданно заявился германский посол. С ним прибыл также только что прилетевший из Берлина особо уполномоченный Гитлера, посол Ран, выразивший желание переговорить с регентом с глазу на глаз.

В кабинете Хорти Ран заговорил сухо и требовательно. Фюрер не простит измены и Венгрии не сдаст. Командование венгерскими частями немцы немедленно берут на себя. Фюрер требует беспрекословного подчинения. Что бы ни произошло сегодня, ничему не противиться. Господин Хорти сам вывел себя из игры, и он будет вывезен в Германию. Жизнь ему будет гарантирована. Все!

Кусая губы, Хорти путанно объяснял ситуацию. Он же не ударил немцам в спину, он…

Его бесцеремонно перебил Ран. К чему объяснения. Власть уже не принадлежит Миклошу Хорти. А безвластный регент… что он фюреру! Продолжать заседание Коронного совета уже бессмысленно.

Они молча возвратились в зал. Послы фюрера распрощались церемонно и холодно. Министров же сразу охватила паника.

— Что ж, мы сделали прыжок в неизвестность! — обреченно сказал Лакатош.

— Прыжок в могилу! — уточняя, взвизгнул Юрчек. — Они сегодня же создадут новое правительство, но уже без нас.

Мрачный Хорти молча стоял у окна и глядел на Дунай. Нетерпимый к покою, он все так же спешит к морю и несет туда свои силы, энергию. А куда и на что затратил свои силы он, Хорти, мнивший себя сверхчеловеком, новым Заратустрой, готовым удивить мир? Он всю жизнь пытался сдержать бег времени. Безумец! Время же так всесильно. Как и Дунай, оно несет свои дни и годы в вечность. И видно, нет сил противостоять законам времени. Во всяком случае время его кончилось, и кончилось бесславно. Но если б ему пришлось начинать сначала, он, видно повторил бы тоже самое. Он бы никогда не смог примириться ни с какой демократией. Уже неважно, понимает он или нет, но в этом его трагедия и его позор. Пройдет время, и в целой стране, которой он управлял четверть века, не останется никого, кто бы помянул его хоть одним добрым словом. Ни одного человека!

В тот же день немецкие эсэсовцы и их нилашистские наемники совершили путч. Они захватили радиостанцию и телеграф, заняли вокзалы, все министерства, здание генерального штаба и Королевский дворец. Низложенный Хорти подписал отречение в пользу главаря нилашистов Салаши.

3

Из года в год у Имре Храбеца все шло хорошо. Как инженер-дорожник, связанный с военным ведомством, он пользовался известной свободой даже в условиях осложнившейся военной обстановки, что позволяло ему бывать в любом из районов страны, куда доступ другим крайне затруднен.

Несчастье же свалилось нежданно-негаданно. Вот уже сколько дней его неотступно преследует тайный агент, избавиться от которого никак не удается. Конечно, легче всего было бы просто уехать, но партийные дела требуют, чтобы он был именно здесь, в Будапеште, А злополучный шпик чуть не каждый день бродит за ним по пятам. Неужели Имре выслежен?

Сегодня как раз назначено конспиративное собрание. Впервые после длительного перерыва соберутся все семеро коммунистов их организации. Больше года они работали разобщенно. Коммунистическая партия была распущена, и каждый из них на свой риск и страх воевал против хортистов и немцев. И вот партия восстановлена. Она живет и действует. Снова есть свой центр, связи, есть своя газета. Значит, работа закипит вовсю.

Но как попасть на собрание? Не может же он привести за собой шпика и выдать всех семерых. Остается перехитрить. Из дому Имре вышел задолго до срока. Без конца кружил по дворам и переулкам. За ним никого. Неужели избавился? Но у самой конспиративной квартиры он встретился с ним лицом к лицу и от неожиданности даже оторопел. Перехитрил, называется.

Смутился на этот раз и шпик. Он застенчиво чуть не вплотную приблизился к Имре и заискивающе робко сказал:

— Я напугал вас, простите.

— Нет, что вы. Чего мне пугаться?

— Вы не бойтесь. Я давно слежу за вами.

Имре изумился такой откровенности.

— Я знаю вас… — наклонился к нему агент, продолжая полушепотом, — со дня взрыва Гембеша[10].

«Выследил, подлец», — вздрогнул Имре и холодно сказал:

— Вы ошиблись, я никогда там не был.

— Нет, были, еще с сумкой, помните?

— Повторяю, ошибаетесь.

— Вы не бойтесь, я никому не скажу. Меня Йожефом зовут, из Мария-Валерия телеп[11] я. Работал на кондитерской фабрике, а заболел — меня и выбросили. Мне хочется вам помогать. Вы не бойтесь, выложил он все сразу.

Имре глядел на него сначала сухо и настороженно, а потом невольно заулыбался. Вот-те и шпик!

— Ладно, Йожеф, будем знакомы, — протянул он руку юноше. — Только никакой помощи мне не нужно. Вот, может, помочь тебе, на работу устроиться?.. — и он в упор поглядел на парня.

Лицо у него бледное, глаза радостные и лихорадочные, рука сухая и холодная. Юношеское прямодушие и взволнованная непосредственность, даже боязнь, что его не поймут и могут оттолкнуть, — все в нем вызывало доверие и сочувствие.

— Поверьте мне, очень прошу… — молил он тихим голосом.

— И все же, Йожеф, ходить за мной не надо, — сказал Имре мягко. — Если хочешь, приходи завтра… — и они условились, где и как встретиться.

Йожеф оказался довольно смышленым расторопным парнем, и Имре пристроил его в одну из дорожных команд, находившихся в его подчинении. А прошло время, и они сдружились. Имре стал привлекать его к работе. Посылал расклеивать листовки, распространять нелегальную газету, приучал к конспирации. Несколько позже он решил включить его и в группу подрывников. Йожефу удалось подорвать одну из немецких машин с боеприпасами. Потом он участвовал в подрыве железнодорожного участка западнее Буды. В свою организацию Имре его не включал, и Йожеф оставался беспартийным партизаном.