Дунай в огне. Прага зовет - [13]

В полдень Максим уселся за радиоприемник и настроился на Москву. Как вдруг прибежала Оля, запыхавшаяся и раскрасневшаяся.

— Максим, хочешь в Ужгород? — выпалила она прямо с порога. Мы едем с Таней за трофейными приемниками. Березин за тобой послал и велел Павло Орлая захватить.

Максим не заставил себя ждать. Ужгород! Разве можно упустить такой случай. Когда они прибежали, машина стояла наготове. Березин устроился в кабине, рядом с шофером, а Максим с Павло и Оля с Таней разместились в кузове, и полковой газик быстро помчал их в сторону гор. Присматриваясь к незнакомой местности, Максим старался как можно больше вспомнить о закарпатской столице.

Чужеземцы не раз сжигали Ужгород, и часто проходили столетия, пока он снова не вставал из пепла. Его разоряли мадьярские орды, жгли татары, потом разрушали кальвинисты, душили Габсбурги. Черные лихолетья завершились хортистской оккупацией.

На крутой сопке близ Ужгорода Павло указал на развалины Невицкого замка и напомнил предание, порожденное горем народа. Ужгородский паланок строила турецкая царевна, прозванная людьми «Поганой девой». Она вызвала в стране страшный голод, приказав гасить известь для стен замка молоком и белками яиц.

Они долго бродили по городу, почти не тронутому войной. Хортисты успели разрушить лишь мосты через реку и несколько зданий. В центре это чистенький уютный городок с красивой набережной вдоль реки Ужи, обсаженной кустами роз и пышнолиственными каштанами, уже сильно позолотевшими под октябрьским солнцем.

Старое и новое здесь еще запросто уживаются рядом.

На стенах зданий расклеены печатные приказы военного коменданта, декларирующие жителям о всех демократических вольностях, и тут же ярко расписанный плакат о матче двух старейших футбольных команд «холостяков» и «женатых». Из окон ресторана доносится буйный чардаш, и звучат песни, рожденные легендарной Одессой. По улице невозмутимо шествуют тщетно понукаемые волы, и их обгоняют автомашины горьковского завода, груженные боеприпасами. Они мчат их к фронту, который слышно, как гремит у Чопа.

— Вот застенок, устроенный хортистами, — показал Павло на здание гимназии, — и отсюда редко кто выбирался живым. Если б не партизаны, каюк бы мне в этом застенке. А теперь слышал, тут университет планируется, понимаете — у-ни-вер-си-тет! — проскандировал он. — Отвоююсь — приеду учиться.

— Счастливого пути в науку! — пожал Максим руку будущему студенту.

В двух шагах отсюда мрачное здание недавней резиденции униатского епископа, запрятанное за непомерно высоким забором. Два дня в неделю закарпатские крестьяне работали на попов-униатов. И, конечно, сюда, в черные сейфы наместника римского папы, стекались доходы этой церковной повинности, именуемой в горах коблиной.

— А знаешь, Павло, — сказал Максим, — уверен, что иерей-иезуит, выдавший тебя охранке, все инструкции получал за этими вот стенами. Тут его поучали, как выжигать в душах гимназистов все живое и прогрессивное.

— Дьяволово племя! — скрипнул зубами Павло.

Березин взглянул на часы и заторопился. Не опоздать бы на склад. Захватив с собою Олю с Павло, он оставил Максима с Таней, дав им возможность еще побродить по городу. Оля с нескрываемой завистью взглянула на подругу. Вот счастливица! Как бы ей самой хотелось сейчас остаться с Максимом. Но смолчала. Таня — не радистка, и ей не заменить Оли. Максим в свою очередь перехватил взгляд девушки и сочувственно пожал плечами. Ничего не поделаешь.

Пока Березин занимался делами, Максим и Таня с час осматривали город, расспрашивали о нем жителей и с интересом слушали их рассказы. Захватчики веками пытались вытравить всякое напоминание о русском. Они ввели в школах «рутенский язык» — злую издевку над языком закарпатских украинцев. Они исковеркали его словарь, грамматику, ввели уродливые мадьяроподобные слова, так что получалась мерзостная карикатура на оба языка.

— Ну, а мы читали Шевченко и Пушкина, — с гордостью сказал молодой гуцул, — и не забывали ни родной речи, ни русской, ни украинской.

«Рутенами» именовали захватчики закарпатских украинцев. Потом и это показалось опасным, и «рутенов» вычеркнули, называя жителей края «мадьярами грекокатолического исповедания»…

Час — не большое время, и пора торопиться. Максим с Таней повернули к зданию гимназии, где условились о встрече с Березиным. На одной из улиц девушка-украинка, выскочив из дому, наградила Максима пышным букетом поздних цветов. Он смутился. Как-то неудобно солдату идти по городу с букетом. А девушки и след простыл. Но едва он сделал десять шагов и оглянулся, как увидел ту же картину: она уже новый букет вручает другому солдату, тоже проходившему мимо ее дома.

— Вот тебе, Таня, от Ужгорода! — рассмеялся Максим, передавая ей букет. — Видишь, украинки и тут предпочитают парней девушкам.

— Какой чудесный! — залюбовалась Таня цветами. — Тебя, Максим, прямо расцеловать за них можно.

— Это за что? — раздался рядом знакомый голос, подскочившей к ним Оли.

Таня шутливо объяснила суть дела.

— Дай сюда! — почти вырвала цветы Оля. — Пусть тебе Леон дарит…

— Оля, ты что?.. — смутился Максим. — Ведь шутка же…