Дунай - [131]

Без поднятого ребятней непочтительного гвалта я бы наверняка не оценил в должной мере величие циклопических сооружений. Автобус везет нас в Кладово, на болгарскую границу. Для несведущего западного человека география становится все менее четкой. Феликс Хартлауб, немецкий писатель, автор прелюбопытных заметок, написанных «в самом сердце тайфуна», то есть в военном командовании вермахта, признавался, что, когда его отправили в эти «юго-восточные джунгли», все, что лежало за Белградом, в его представлении было окутано неясным туманом, из-за тумана балканский пейзаж становился нечеткими и расплывчатыми, Хартлауб постоянно спрашивал себя, где же он очутился. Ожидая в Кладово автобуса, я тоже спрашиваю себя, где же я очутился.

Нечеткие карты (Болгария)

1. Ils méprisent les Turcs [106]

В 1860 году французский ученый и путешественник Гийом Лежан проплыл по Белому Нилу до Гондокоро, а также по Голубому Нилу, составив, как утверждают энциклопедии, одну из первых надежных карт этих рек. В 1857–1870 годах Лежан путешествовал по Балканскому полуострову, собрав огромный картографический материал на 49 больших листах, 20 из которых представляют собой полные, завершенные карты. Впрочем, его венский приятель и коллега Феликс Филипп Каниц, путешествуя в 1875 году по Болгарии, жаловался на то, что географические карты этой страны неточны, доверять им нельзя, а что касается придунайских земель, на картах и вовсе отмечены воображаемые селения, зато существующие на самом деле населенные пункты отсутствуют. Каниц разделял мнение профессора Киперта, объявившего Болгарию самой неизведанной страной Восточной Европы. Другие картографы выдумывали города или переносили их на сотни километров, изменяли течения рек или пририсовывали им воображаемые устья. Каниц, исправлявший карты Лежана (достойные похвалы, но все же менее точные, чем карты Нила), имел полное право назвать Болгарию «совершенно неизведанным краем»; Дунай знали хуже, чем Нил, а о народах, живущих в его нижнем течении, как подчеркивал профессор Гиртль, было известно меньше, чем об островах южных морей.

Конечно, картография добилась огромных успехов, однако из всех стран Восточной Европы Болгария до сих пор остается самой неизведанной, сюда редко кто заезжает, кажется, будто здесь разворачиваются невероятные и не поддающиеся проверке события, будто сюда ведут фантастические следы сенсационных заговоров, с Болгарией связаны опровергаемые обвинения в геноциде и интервью представителей турецкого меньшинства, которое международная печать считает давно истребленным. Западные коммунисты, узнав, что кто-то (особенно не член партии) побывал в Болгарии, спешно принимаются выражать ироничное, сдержанное сочувствие, а главное — удивляются положительным впечатлениям.

Болгары же всячески стараются усилить положительные впечатления, их гостеприимство отличается радушием и сердечностью, какие редко встретишь в других странах, но гостеприимство служит еще и праздничным уроком, курсом истории, литературы и цивилизации, передающим иностранцу знание об этой стране и заражающим любовью к ней. Наша переводчица Китанка (живая, веселая девушка, которая любит пить ракию, отличную водку, и сидеть допоздна) рассказывает о величии своей страны, по-дружески неумолимо принуждая гостя убедиться в этом самому — с такой же непосредственностью и страстью обычно призывают восхититься чудесным деньком.

Путешественник не привык к столь безоговорочной любви к своей стране; почти повсеместно люди считают своим долгом предаваться саморазоблачению. Насмешливая самокритика, независимо от того, оправдана она или нет, — не привилегия переживающего упадок Запада; в Венгрии или в Румынии представители официальных учреждений также считают себя обязанными намекнуть на то, что у них имеется собственное мнение. Помимо конкретных политико-социальный условий, протест — это прежде всего, независимо от границ, проявление несогласия с реальностью. От репетиций демонстрации в честь Первого мая до набитых снедью ресторанчиков и забегаловок, вся Болгария проникнута полнокровным эпическим духом, подобно солдатам-новобранцам, за которыми хорошо присматривают, которые в любую секунду готовы устроить потасовку, но искренне любят свои казармы и флаг.

В Видине Китанка долго и уверенно рассказывает о старой крепости Баба-Вида — сначала римской, потом болгарской и турецкой, но интерес к мечети Османа Пазвантоглу, которую вместо полумесяца венчает шпиль в форме сердечка, кажется ей чрезмерным. В конце XVII-начале XIX века Осман, могущественный паша Видина, сделавший свой город более великолепным, а также более современным и более европейским, восстал против султана Селима III, заменив полумесяц собственным символом — сердцем. Бунт, описанный в опубликованном в 1966 году романе Веры Мутафчиевой «Летопись смутного времени», отличался парадоксальностью: паша, которого никак не назовешь ретроградом, поднимается против просвещенного султана, проводившего прогрессивные реформы, и встает во главе янычар, которых распустил Селим III, призывая одновременно под свои флаги христиан, болгарских крестьян, притесняемых Блистательной Портой, и кирджали — бунтарей и разбойников, которые в трудную минуту в сказках и на самом деле превращались в борцов против турок.