Думаю, как все закончить - [32]

– Когда он тебе такое говорил? И почему он тебе это говорил?

Джейк снова вдавливает педаль газа в пол. На сей раз я слышу, как мотор набирает обороты.

– Он увидел, что я сижу в твоей комнате. И вошел, чтобы поговорить со мной. Упомянул состояние твоей мамы. Не подробно, но… Джейк, с какой скоростью мы едем?

– Он упоминал трихотилломанию?

– Что?

– Рассказывал, как она выдергивает себе волосы? У брата было то же самое. Она очень этого стесняется. Она выщипала себе почти все брови и ресницы. И уже начала выдирать волосы на голове. Сегодня я заметил у нее несколько проплешин.

– Какой ужас!

– Мама очень болезненная. Она поправится. Я не понимал, что все настолько плохо. Знай я, что сегодня будет такая напряженная атмосфера, я бы не пригласил тебя. Я совсем не так себе все представлял. Но мне хотелось, чтобы ты увидела, где я вырос.

Впервые с тех пор, как мы приехали на ферму, впервые за весь вечер я чувствую себя немного ближе к Джейку. Он во что-то меня впускает. Я высоко ценю его откровенность. Ему вовсе не нужно было все это мне рассказывать. О таком нелегко говорить, нелегко думать. Такое… такие чувства все осложняют. Может быть, я еще ничего не решила – насчет его, насчет нас, насчет того, чтобы все закончить.

– Во всех семьях свои странности. Абсолютно во всех.

– Спасибо, что поехала со мной, – говорит он. – В самом деле… – Он пожимает мне руку.

– Мы поговорили почти со всеми его сотрудниками, и теперь у нас есть более-менее цельная картина. У него развивались соматические проблемы. И психические тоже. Все это замечали. У него появились высыпания на плече и шее. Лоб постоянно был в поту. Несколько недель назад кто-то видел, как он сидит за столом как будто в трансе; он сидел и смотрел в стену.

– Тревожные признаки.

– Теперь я тоже так считаю. Но тогда все казалось его личным делом – проблемы со здоровьем и все остальное. Никто не хотел вмешиваться. Было несколько инцидентов. В последний год он довольно громко включал музыку на переменах. А когда его просили сделать потише, он как будто не слышал и заводил ту же песню сначала.

– Никто не думал подать официальную жалобу?

– На что? На то, что он слушает музыку? Нет, это казалось мелочью.

– Видимо, нет.

– Двое из опрошенных упомянули, что у него были блокноты. Он много писал. Но никто и никогда не спрашивал, что он пишет.

– Да, наверное.

– Мы нашли эти блокноты.

– И что в них?

– Его записи. У него очень аккуратный, каллиграфический почерк.

– А содержание?

– Содержание чего?

– Тех блокнотов. Разве не это самое важное? О чем он писал? Что там? Что это может означать?

– Ах да. Ну, мы их еще не прочли.

* * *

– Не хочешь остановиться и заправиться чем-нибудь сладким?

Мы больше не молчали, но я перестала задавать ему вопросы. Я больше не упоминала родных Джейка. Лучше мне его не донимать. Наверное, не стоит вмешиваться в личную жизнь. Однако я до сих пор думаю над тем, что он сказал. Кажется, только теперь я начинаю по-настоящему понимать его, ценить то, через что ему пришлось пройти. Я ему сочувствую. С тех пор как мы сели в машину, я тоже больше не упоминаю о своей головной боли. Наверное, мне стало хуже от вина. И от общей атмосферы старого дома. Болит вся голова. Если сидеть, чуть подавшись вперед, боль немного ослабевает – совсем чуть-чуть. Любое движение, рытвина или поворот сразу отзываются новым приступом.

– Конечно, можно сделать остановку, – говорю я. – А ты-то хочешь?

– Мне все равно, но буду рад, если ты хочешь.

– Ох уж эти твои уклончивые ответы!

– Что? Так поздно открыты только кафе-молочные «Дейри куин». Но там наверняка можно найти и что-нибудь без молока.

Значит, он все-таки помнит о моей непереносимости.

За окошками уже темно. Мы меньше говорим на обратном пути, чем на пути туда. Оба устали, наверное, и каждый думает о своем. Трудно сказать, идет снег или нет. По-моему, идет. Хотя и не сильный. Снегопад только начинается. Я негромко усмехаюсь и поворачиваюсь к окошку.

– Что? – спрашивает он.

– Странно. Я не могла попробовать торт у твоих родителей, потому что в нем было молоко, а мы собираемся остановиться, перекусить, в кафе-молочной «Дейри куин». К тому же сейчас середина зимы. Подмораживает, наверное, и снег идет. Все хорошо, только странно.

По-моему, странно и многое другое, но решаю больше ничего не говорить.

– Я уже целую вечность не ел мороженого из «Дейри куин». Наверное, возьму их фирменное, – говорит он.

Мороженое! Так я и знала! Все очень предсказуемо…

Мы тормозим. На парковке пусто. В одном углу – телефон-автомат, в другом – металлический мусорный контейнер. Сейчас телефоны-автоматы встречаются редко. Почти все будки убрали.

– У меня еще болит голова, – признаюсь я. – По-моему, я устала.

– Я думал, тебе лучше.

– Не совсем. – На самом деле мне хуже. Головная боль граничит с мигренью.

– Плохо? Что, мигрень?

– Нет, не настолько.

Снаружи холодно, ветрено. Снег точно пошел сильнее. Скорее кружится, чем падает. Но пока еще не оседает на земле. Ляжет, когда будет сильнее. Надеюсь, к тому времени я буду лежать в своей постели, приняв таблетку обезболивающего. Если завтра голова пройдет, все утро буду чистить дорожку. Холод всегда благотворно сказывается на моей голове.