Легкая сырость, влага и зеленые всходы, тоже почти водяные и прозрачные… У Ники потекли слюнки от волнения. Ветер расчесал его пряди волос. И Ники превратился в грандиозного красавца, торжествующего в великом преображении мира.
(И этого было достаточно, чтобы быстро утомиться на прогулке). Пекинес быстро нагулял аппетит, прибежал домой, жадно напился из миски и лег набок, опустив тяжелую нагретую солнцем голову. Мама взяла его на руки, как большого пушистого мишку, и унесла к себе в спальню на кровать, где он любил лежать на подушках. Ники прилег на ее руку, выпятил грудку, прижал голову к ее животу и мягко выпустил из щек пар:
– Пых-пых.
– Устал? – спросила его мама. – Много бегал?
– Пых-пых, – повторил снова Ники, раздувая и сдувая щеки, выпуская пары– кольца.
Словно маленькая печка нагревалась и стала выпускать облака пара. И вот-вот печка раскочегарится, превратится в паровозик и понесется быстро в облаках Никиного воображения.
Ники попыхивал, прикрывая глаза, видно, хотел спать. Так много сонных облаков собралось вокруг него, что он вскорости быстро заснул.
21.04.16.
Одна пара гуляла в весеннем саду, Он и Она. Она удивлялась цветам, и когда увидела пышные гортензии, что роскошными шапками провожали прошлогоднюю осень, то сказала:
– Посмотри, этот пышный сухой цветок до сих пор сохранился, как привет старого года.
Он долго рассматривал большую медно-золотистую шапку цветка. Потом задумался, какой он необычный и, вообще, на взгляд художника может ли где-либо применено это щедрое творение природы. Он долго удивлялся, что цветок похож на персидскую сирень. Как вдруг что-то резко пахнущее остановило его. И он переменил выражение лица и твердо сказал:
– Выбрось скорее это.
01.05.16.
Пень-полудень и смеющийся чурак
Верхушку пня срезали до половины, и он стал похож на приоткрытый бак, в котором что-то хранилось.
– О, сколько здесь драматургии! Целый «улей коллизий». Как же в этом разобраться? Я, похоже, стал полоумным.
Отвалившийся от его среза чурак широко зевнул, показывая беззубый рот.
– А ты, что за посудина такая? – спросил его пень.
– А-а-а? – покривил ему в ответ чурак. – Ты что такое?
– Я пень-полудень. Меня ополовинили. Теперь я точно потерял ум. Какая злая клоунада! Я забыл почти полсвета.
– Злая шутка! – крикнул чурак и замолчал.
– Вот-вот, лучше молчи. Так будет проще и легче. Впрочем…
– И все прочее, прочее, – задумался чурак и качнулся в сторону, будто на качелях. – Оставь все это прошлое. Я смеющийся чурак. Значит, оно было хорошее.
– А я пень-полудень, конечно, настоящий.
– Увы! Увы!
– Когда кончатся все междометия? Интуитивный ты, чурак. Почти как младенец и ничего не выражаешь.
– Да я твое производное, твое творение. Только новое, свеженькое, готовенькое.
– Козыряй! Только не споткнись. А то бывает появляются ступени в совсем неожиданный момент.
– Энтузиазм! Энтузиазм! – улыбнулся чурак. – И карта бита.
– Ну, уж нет, – прокричала черная ворона. – За это расплачиваться будете. Кризис поглотит все ваши начинания.
– И-и-и! – пропищал чурак.
– Какой же я двуликий пень. А я еще хотел на параде маршировать под барабаны.
– А я бы бежал за тобой, как маленький щенок, вприпрыжку, – добавил чурак.
– Но я гожусь только в подсобных делах. Я только пень.
Пень посмотрел снизу на кроны высоких деревьев и подумал, как же шумно вокруг, как шумит мир, бурный, действенный. И как еще только разбираются в хаосе вечных проблем?
04.05.16.
Рассорился Иван в баре со всей деревней, что житья ему не стало, и решил уйти в лес, куда глаза глядят.
– А ну, деревню со всеми бесами! – сказал он и отправился в лес.
А там одни елки да палки в оврагах. Страшно, ненароком на что-нибудь споткнешься и напорешься, что-нибудь сломаешь, темно, непролазно.
Не захотел он заходить в дебри и остался с краю на просеке, накосил траву, высушил сено и сметал стог.
– Вот где можно побеседовать наедине с собой, спокойно все обсудить, – думает Иван, лег в стог и мечтает, запах свежей травы вдыхает.
Намял он под собой солому, и твердо стало ему. Вот уж хочет вылезти из стога проветриться. Дернулся снаружи, а выйти не может, точно в капкане каком он, как в болото засосало. Но выйти же надо, так солома опротивела, а нельзя. В сене уютно, тепло, хоть оставайся в нем навсегда.
Ничего не может поделать с собой Иван, а из стога выбраться нужно, да поскорей. И стал он поочередно ногами топать и приговаривать:
– Сено-солома, сено-солома.
Одна нога наступает, он приговаривает: «Сено», другая нога наступает, он приговаривает: «Солома». Так и вышло в рифму: «Сено-солома, сено-солома».
Сбивал он ногами свое место в стоге, да так громко и бойко, будто полк строевой стал двигаться и метаться.
– Да это же излишество! Лежу в стоге, выглядываю из него, под носом все запахи трав. А мне все мало. Так и до бесконечности можно здесь просидеть. Только куда спешить? Так и буду приговаривать:
– Сено-солома, сено-солома.
Слова, как замок.
09.05.16.
Дед лежал на больничной койке и смотрел в обледенелое окно. На окне были непонятные узоры, будто что-то зашифровано на секретном листе, и нельзя такое прочитать. Да дед и не хотел ни во что вникать, хотел забыть прежние дни, что так разбили его здоровье и нарушили жизнь. У деда болело сердце. Ведь ему предстояла операция. Как сказали врачи, в сердце были повреждены сосуды, и как перенесет дед операцию еще неизвестно.
